Он круто повернулся и пошел. Рагозин, разочарованно сплюнув, двинулся следом.
— А ты чего стоишь? — бросил он Альке. От этих слов Карасин будто очнулся.
— К чертям! — заорал он внезапно. — Эй ты, возьми свой… — Он не договорил, догнал Игоря и бросил к его ногам магнитофон, который вякнул по-кошачьи и умолк.
Игорь непонимающе уставился на Карасина.
— Ты что, сдурел?
— Пошел отсюда, гад! — выкрикивал Карасин. — И ты, — повернулся он к Рагозину. — Подлиза! Тварь! Козел!
Это было настолько неожиданно и крепко, что я на время забыл про боль, а Игорь и Рагозин, к моему удивлению, прихватив наконец успокоившийся магнитофон, молча и послушно пошли прочь.
— Ну и ну! — сказал я. — Ты, оказывается, отчаянный! Карасин устало махнул рукой, произнес слабым голосом:
— Ерунда… Ты погляди, какой ты…
Да, вид у меня, наверное, был неважный: губы разбиты, опухли, из носа капала кровь, правая щека горела, как будто ее жгли огнем, — кожа, видимо, была содрана. Но, главное, очень болел левый бок и грудь — даже трудно вздохнуть.
Карасин растерянно глядел на меня.
— Что делать-то?
В этот момент мы увидели Буланку. Она шла к нам наверное, только что вышла из дома: она жила на этой улице. Я так растерялся, что даже застонал:
— Вот это влип! А ну бежим туда, в проулок. Но Карасин обрадовался.
— Погоди. Это хорошо. Она — девчонка что надо!
И заторопился ей навстречу, остановил, заговорил о чем-то, размахивая руками. В ответ я дважды услышал знакомое «Ах, как романти-и-ично!» — первый раз громко и восторженно, как обычно, второй раз потише и без особого энтузиазма.
Увидав мою рожу, она не заойкала испуганно, не стала соболезновать и жалеть, а сказала только:
— Пойдем к нам, умоешься.
Я замотал головой — еще чего! Вдруг кто-нибудь из ее семьи дома и объясняйся, что да почему. Буланка поняла:
— Никого нет. Один дедушка. Он в постели: болеет. Идем, не волнуйся.
И я пошел. По дороге Буланка то и дело заглядывала мне в лицо. Наконец не выдержала, спросила:
— Это правда — из-за Эвочки?
Если бы взглядом можно было убивать, то я уложил бы Карасина на месте. Что за человек — ни одного слова держать не может! Чувствуя вину, Карасин поотстал от меня шага на два, да еще и голову повернул в сторону, чтобы я не видел его лица.
Двор у Буланки был большой и ухоженный. Умывальник я заметил сразу же: он висел на невысоком столбике, вкопанном неподалеку от аккуратненькой бревенчатой баньки. Пока я обмывал свое распухшее лицо, Буланка принесла флакончик с йодом. Она вынула из-под коротенького рукавчика носовой платок, осторожно промокнула им ободранную щеку.
— Как бурундук, — сказала. — В полосочку…
Везет мне: у Эвки я — суслик, у этой — бурундук. Однако улыбка моя мгновенно угасла. От йода у меня дух захватило и на глазах выступили слезы.
— Больно? — спросила жалобно Буланка.
Я разозлился:
— Да отстань ты со своими дурацкими вопросами!..
Буратинный носик Буланки огорченно сморщился.
— Прости, я больше не буду, — совсем как маленькая произнесла она.
Мне стало неловко: вот взял и снова обидел ее.
— Не обижайся, Лиля… И спасибо. Большое…
Буланка расцвела, будто услышала невесть что такое. И морщинки с ее остренького носа сейчас же сбежали.
До дома я добрался вполне удачно: никто из знакомых вблизи меня не видел. Чувствовал я себя нехорошо и с ходу прилег на диван. Карасин засобирался домой, хотя я видел, что ему хочется что-то сказать мне.
— Что? Говори, не мнись.
— Ладно, завтра, — и осторожно прикрыл за собой дверь. Я тут же забыл и про Карасина, и про его странное обещание что-то рассказать мне завтра.
Глава шестнадцатая Подлость
Утром я поднялся с трудом: болели голова, бок, грудь. Вышел во двор: тихо, со степи веет чуть приметный ветерок, тянет дымом и полынком. Присел на ступеньку, подставил лицо солнцу. Скрипнула калитка. Я открыл глаза — Карасин. Рано прибежал. Молодец.
— Ну как? — спросил он, разглядывая меня.
— Худо. Не жалел, гад, ботинок… Садись. — Я отодвинулся, освобождая место.
Но Карасин не сел, произнес неожиданное:
— Слышь, Брыська, ты на меня не будешь обижаться?
— Здоров были! Это за что? За вчерашнее добро, что ли?
— Да нет… другое… Говорить не хочется… — Карасин по привычке оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-то еще услышит, сказал виновато:
— Ты только не очень… В общем эти, ну как их, экспонаты, что ты нашел в кургане, — мы подсунули…
Если бы меня трахнуло поленом по голове, я, пожалуй, был бы не так ошарашен.