– Может быть, Расп.
– Я слышал, что чем более женщина кротка и нежна, тем более ей нравится сильный мужчина, чтобы ее оберегал, конечно. Или, может быть, ей понравилось ваше имя! 1 – засмеялся Расп.
– Нет, не думаю, – спокойно ответил Дач.
– И я также… Дач Поф!
– Дач Джейсон Поф.
– Уж и Поф некрасиво, а Дачем-то вас назвали к чему?
– Это была фантазия моего отца. Мой дед женился на голландке и в память этого брака отец вздумал, как мне говорили, назвать меня Дач, так как я был белокурый и толстенький мальчик, вылитый голландский бургомистр в миниатюре.
– Ну, сэр, не вы выбирали себе имя, делать нечего, но на вашем месте я назвался бы Дрейсоном.
– И показал бы этим, будто я стыжусь имени, которое мне дал отец? Нет, я не такой, – горячо сказал Дач.
– Точно, сэр, вы не такой, – подтвердил Расп более почтительным тоном, видя румянец, пылавший на щеках молодого человека, и сознаваясь в душе, что Дач совсем недурен собой; пусть он был не красавец, но высок, широкоплеч и силен.
Расп же был решительно безобразен, грубоват, сед и с прекосматыми бровями и бакенбардами. Волосы его были очень густы, хотя обрезаны коротко, и как бы вы ни старались их причесать, они подражали в упрямстве своему владельцу и упорно торчали так, как им заблагорассудится.
Расп, любимый старый слуга фирмы, в которой Дач Поф занимал доверенное место, опять поправил огонь и ушел, оставив молодого человека продолжать рисунок плана какой-то машины.
Комната, в которой работал Дач, была темная, потому что только одно окно выходило на узкую улицу приморского города Рамвича; тяжелый, желтый туман навис над городом и наполнял комнату мраком.
Комната эта была меблирована как контора, около окна стояла небольшая конторка, за которой могло разместиться четыре человека стоя или сидя на высоких, обитых кожей стульях. Конторка эта разделялась на две части, между которыми стояли две широкие плоские оловянные чернильницы, чищение которых составляло наслаждение Распа.
Здесь были и другие вещи, на которые Расп употреблял свое время. В трех местах на стене висели как будто бы какие-то странные доспехи, как могло показаться в первого взгляда. Человек робкий, взглянувший на них в темноте, легко мог бы испугаться, потому что Расп, забавы ради, так устроил, что доспехи эти походили на людей – один держал медный фонарь, другой замахивался массивным топором, третий грозился огромным ломом. Далее в темноте стоял воздушный насос; а в разных местах, свернувшиеся, как змеи, лежали резиновые помпы, в любой момент готовые к использованию – труд, возложенный на Распа, которым он очень гордился.
– Вот досадно! – сказал Дач сам себе, проведя несколько линий на бумаге и остановившись, держа компас в одной руке, а перо – в другой. – Не выходит! Да! Вот оно что! Придумал наконец.
– Разумеется – я так и знал! – сказал коротко и быстро чей-то голос.
Дач вздрогнул, поспешно обернулся и увидел маленького, плотного человека, который тихо вошел в контору и заглядывал через его плечо.
– Ах, мистер Паркли, я не слышал, как вы вошли, – сказал Дач, улыбаясь.
– Слишком были заняты вашей работой, – сказал вошедший, закутанный и шарф так, что можно было разглядеть только пару зорких, неугомонных глаз. – Я знал, что у вас получится, Дач, а то я не поручил бы вам. Дач Поф, я отдал бы многое за ваше уменье так владеть пером и карандашом. А я даже никогда не подписываю своего имени, потому что не умею писать его правильно. Я и газету-то могу читать только такую, где крупный шрифт. Невежда я, сударь мой, невежда…
– Вы человек со здравым рассудком, – перебил Дач, – который силой своего ума и богатым опытом сделал больше улучшений в гидравлических машинах, чем наши великие ученые, и мнения которого ценно во всем, что касается водолазного дела.
– Вздор, вздор, вздор, Дач! Я стыжусь своего невежества.
– И который считается самым богатым человеком в Рамвиче.
– Пустая лесть, Дач, мой милый, – сказал хозяин конторы, снимая свою большую шляпу и вешая ее на водолазный шлем, а потом, повернувшись к свету своей лоснящейся плешивой головой, прибавил, весело подмигивая черными глазами: – Держите-ка вот это.
Он подал своему собеседнику конец мохнатого белого шерстяного шарфа, закрывавшего его грудь.
Дач Поф, улыбаясь, положил циркуль, ухватился за конец шарфа, а хозяин начал медленно вертеться перед огнем, снимая таким образом со своей шеи длиннейший шарф, который потом повесил на шею водолазной одежды.
– Мне удалось приготовить себе хлеб с сыром, Поф, – сказал он, ухмыляясь, когда опять вернулся к своему помощнику, сел на стул возле него и обхватил руками колени. – Да, хлеб с сыром, говядину с саладом. А как поживает ваша женушка, Дач?