– Ты можешь ложиться в спальне, – сказал я, когда огонь в каминах разгорелся. – Я устроюсь здесь на диване.
– Хорошо, – вяло произнесла Пола. – Кажется, успокоительное начинает действовать. От него у меня ползают мурашки по спине, вверх-вниз, вверх-вниз, – хихикнула она. – Ты должен простить меня. Я немного расклеилась. – Она помолчала. – Прошло всего несколько часов, как мы нашли Сирила. – По щекам ее потекли слезы.
Мы стояли на пороге спальни. Я обнял ее, прижал к себе.
– Все образуется, – сказал я. – Утром снегопад, даст бог, прекратится, мы поедем в город, и тогда хоть что-то прояснится.
– Надеюсь. – Она повернула ко мне лицо, и я поцеловал ее. Губы у нее были сухие, и она прильнула ко мне, словно дитя. Я погладил ее по волосам и велел ложиться спать, а сам вернулся в гостиную. Диван стоял напротив камина, от которого по комнате распространялось приятное тепло. Я достал из стенного шкафа одеяло, бросил его на диван. Потом отпер дверь, высунул голову и взглянул на термометр. Он показывал минус двадцать восемь. Впрочем, когда я шел к флигелю, мне показалось, что было гораздо холоднее: градусов шестьдесят-семьдесят. Видимо, таково было воздействие фактора холодного ветра.
Я снова запер дверь и вернулся в спальню. Пола лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, и улыбалась мне.
– У тебя все в порядке?
– Да, – медленно кивнула она, – все в порядке. Спасибо тебе, ты очень славный. – Голос ее звучал тихо, едва слышно. – Завтра мы еще поговорим.
Я подошел к стулу, взял свой халат. Она высунула руку из-под одеяла, дотронулась до меня и невнятно пробормотала:
– Поцелуй меня на ночь.
Я наклонился и коснулся губами ее щеки, а она улыбалась и выглядела совсем юной и ужасно беззащитной – женщина, которая столько пережила за свою жизнь, но сумела справиться со всеми невзгодами и сохранить чистоту и непосредственность. Недаром мой брат Сирил любил ее.
– Утром мы обо всем расскажем Артуру, – проговорил я, стоя в дверях, – уж он-то знает, как нам дальше быть. Артур обо всем позаботится.
Но Пола уже спала и не слышала меня.
12
Мы с Полой стояли в снегу в чистой морозной дымке серого утра, глядя, как люди из похоронного бюро выносят из дома тело Сирила и вкатывают носилки в черный катафалк. Молодые ребята, выносившие гроб, поскользнулись, упали в снег вместе со своей ношей и вполголоса выругались. От мороза и ветра их щеки пылали здоровым румянцем. Один из них подошел ко мне, буркнул что-то и протянул бумагу, которую я должен был подписать. Ручку пришлось долго встряхивать: чернила застыли и не поступали в перо. Катафалк вскоре уехал.
Мой «линкольн» завелся только со второй попытки, потому что температура упала до сорока. Я дал возможность двигателю поработать вхолостую несколько минут, и, пока мотор прогревался, мы вернулись во флигель, чтобы выпить кофе с гренками. Мы почти не разговаривали. Пола изредка застенчиво улыбалась мне, точно вспоминала наши вчерашние поцелуи, а не смерть Сирила.
Мы уселись на переднее сиденье, и я плавно нажал педаль акселератора. «Линкольн» слегка пораскачивался в снегу, затем двинулся вперед. Это был долгий путь по глубокому снегу, но, поскольку я ехал на малой скорости, машина продолжала пробиваться все дальше и дальше, мимо деревьев, по широкой дуге к шоссе. На нем уже успели проложить колею, и я прибавил газу.
Вся жизнь Артура Бреннера делилась на две части, причем обе они доставляли ему огромное, неиссякаемое удовольствие: адвокатские дела в конторе на втором этаже гостиницы в Куперс-Фолсе, где он, кроме того, писал статьи и давал советы тем, кому нужна была его консультация, там же он лепил фигурки, домашнее увлечение искусством изготовления фарфора, расписывал их, обжигал. Мне приходилось слышать, как он отвечал на вопрос о своем хобби: человек, обладающий терпением, крепкими нервами и твердой рукой, чтобы работать с фарфором, вполне подходит для деятельности адвоката, в которой приходится преодолевать все те юридические ловушки и опасности, которые зачастую представляет собой закон.
И вот теперь он стоял перед нами, придерживая распахнутую дверь. Он выглядел таким же, каким я помнил его и каким надеялся увидеть: высокий, крупный, с поредевшими седыми волосами над выпуклым лбом, с ясной улыбкой на широком добром лице, которая делала его намного моложе своих семидесяти лет; порой он казался непоколебимым и неподвластным времени. Сейчас Артур улыбался, пожимая руки Поле, потом мне. В конторе было уютно: раздвинутые портьеры пропускали в комнату яркий, хотя и сероватый утренний свет; потолок высокий, футов четырнадцать, широкое окно с видом на Мейн-стрит.
Он подвел нас к трем стоявшим у окна мягким креслам, обитым ярким ситцем, и, когда мы уселись, опустился сам всем своим грузным телом весом в двести пятьдесят фунтов.
– Вначале позволь мне выразить соболезнования по поводу смерти Сирила. Печальное возвращение домой. Страшное дело. – Он вскинул свою массивную голову и внимательно поглядел на меня из-под тяжелых век. – Ты-то как? Выглядишь прекрасно, хотя Брэдли сказал, что на тебя напали бандиты и бросили умирать посреди дороги. Неужели такое могло быть?
Я повторил ему загадочную историю, произошедшую со мной. Он сидел, поглаживая тщательно выбритый подбородок, покачивая головой и в наиболее драматические моменты поглядывая на меня. Чиркнул спичкой, начал неторопливо раскуривать сигару, катая ее во рту языком. Когда я кончил свое повествование, он подался вперед и, глядя поочередно то на меня, то на Полу, удивленно поднял кустистые брови.
– Неужели такое могло быть? – повторил он и вздохнул. – Конечно, могло. В жизни полно случаев насилия, бессмысленных, жестоких, психопатических. И все же… Даже мысль об этом неприятна мне… Ты чувствуешь себя лучше? Прекрасно. Тебе повезло, что эти подонки оказались такими неумелыми. – Он прищурился, словно вглядывался куда-то в даль, мимо меня. – Просто непостижимо, что после такого невероятного приключения ты все-таки здесь.
Мне вдруг вспомнилось это нападение в деталях. На секунду показалось, будто все повторяется: я ощутил удар, почувствовал, как «линкольн» скользит под откос в сугроб…
Артур продолжал говорить, но я его не слышал…
– Вы что-то сказали, Артур?
– Я спросил, почему Сирил назначил тебе встречу здесь? В чем причина?
– Именно об этом нам и хотелось поговорить с вами. Понимаете ли, я не имею представления, ни малейшего. – Пола смотрела в это время в окно, погруженная в свои собственные мысли, в свою скорбь. Я подумал, не сломит ли ее такой удар, ведь для нее это тяжелое, невыносимое горе, и продолжал: – Я бы вообще ничего не узнал, если бы вчера вечером не заглянул в библиотеку. По чистой случайности. Я зашел в библиотеку и там встретился с Полой.
Пола мгновенно очнулась от своих дум. Оказывается, все это время она внимательно слушала.
– Я сообщила Джону две вещи относительно Сирила. Я сказала, что мы много лет были любовниками и Сирил звонил мне каждую неделю независимо от того, где находился. И еще сказала, почему Сирил просил его приехать домой.
Артур Бреннер с удовлетворением откинулся назад, в ситцевое раздолье своего кресла. Положил правую ногу на расшитую узорами скамеечку. Нос у него покраснел от насморка, и он вытащил из рукава джемпера пачку бумажных салфеток. На нем был толстый джемпер с кожаными пуговицами, рубашка в яркую клетку и вязаный коричневый галстук. Сморкаясь, он содрогался всем своим могучим телом, и, глядя на него, я вновь почувствовал себя мальчишкой.
– Так почему же, Пола? – спросил он тихо, ободряюще. – Почему Сирил просил Джона приехать домой?
– Из-за того, что я нашла в коробках, – ответила она. – В тех коробках, которые были доставлены из имения Остина Купера. Понимаете ли, они пролежали там лет двадцать, если не все тридцать, и хранились, по-видимому, где-то на чердаке… или в подвале, это не важно. – Она откашлялась, играя тонким серебряным браслетом. – Потом эти коробки переправили в библиотеку, чтобы библиотекарь рассортировал их. На первый взгляд там не было ничего интересного: старые журналы, книги. Но поскольку библиотекарь работал временно, их, не разбирая, просто поставили в хранилище в подвале библиотеки. Никто не удосужился заглянуть в них, пока я не спустилась туда недели две назад.