135
Сонет отдает детством, точно поэт подпал под возраст юной леди. По-юношески наивно, так томился Ромео по Розалине, прежде чем влюбиться в Джульетту.
Горничная, угадывая состояние госпожи:
– Позвать?
Молли вся вспыхивает:
– Смеешься?
– Никто ведь не узнает. Вас разлучили с мужем, едва вы вышли замуж тайно, так вас приспичило. Теперь-то что вам пропадать?
– Но он актер.
– Тем лучше. Актер заезжий – для дам всего лишь шалость, а не грех.
– Он подкупил тебя.
– Я бы охотно переспала с ним, если бы он по уши не был влюблен в вас. А говорят, он отец семейства, у него даже дети-близнецы растут, девочка и мальчик, а ведет себя, как юноша, который влюбился в вас до смерти. Если не себя, то его хоть пожалейте.
– Боже! Это у него множество желаний, а у меня одно – желание любви.
Горничная потихоньку уходит. Входит Шекспир.
Любовная сцена, да не одна… Радость любви и обладания заключает в себе и горечь, помимо укоров совести для поэта. Голос с вышины, пока длится любовная сцена:
Уилл
36
3
Поместье Тичфилд.
В беседке граф Саутгемптон с книгой; у пруда показываются графиня Саутгемптон и сэр Томас Хенидж, влюбленная чета в сорок и шестьдесят лет.
Графиня посмеиваясь:
– С надеждой новой новою весною нам возраст не помеха веселиться в кружке из молодых повес и дам…
Сэр Томас в унисон:
– Влюбляться и любить, желать жениться, как сна в послеполуденное время… – Целует графине руку.
– Ах, сын мой заупрямился опять…
– Опять?
– Да в сторону другую совершенно, – то было он влюбился… в шестнадцать лет, и чтобы глупостей он не наделал, лорд Берли, опекун от королевы, ее министр первый, предложил его помолвить с внучкою своею Елизаветой Вир. Чего же лучше?
– Невеста, что же, хороша собой и знатна.
Графиня в раздумье:
– С моим и королевы одобрением он уступил, но углубился в книги, во пламени честолюбивых грез, и Кембридж он закончил преотлично, при этом словно сердце засушив, как первоцвет между страниц забытый, игрой ума довольный, заявил, что не намерен вовсе он жениться, покуда не свершит таких деяний, как сэр Филипп Сидни и к коим весь устремлен граф Эссекс…
– Да, граф Эссекс – большой задира…
– Лорд Берли удивленно сдвинул брови: сорвать помолвку, да с его же внучкой, да без причины веской, кроме моды на полную свободу, до безбожья? Но как заставить? Королева время дала ему одуматься – два года. До совершеннолетия.
– В 21, когда он вправе все сам решить. Разумно.
– Разумно? Боюсь, сорвет помолвку – и гнева королевы как избежать? А пуще Бога, когда в пороках он погрязнет, как его отец? Вот несчастье!
– Но красноречию Шекспира в его сонетах граф внемлет с улыбкой радости и грусти, как влюбленный в разлуке с той, чей образ носит в сердце.
Графиня с изумлением:
– Ужели он по-прежнему влюблен в Вернон!
Вот причина первых сонетов с вариациями темы женитьбы, посвященных вне всякого сомнения графу Саутгемптону, написанных, вполне вероятно, по прямому заказу графини, иначе не совсем понятна настойчивость поэта твердить одно и то же. При этом легко заметить, что сонеты о сохранении себя в детях различаются по тональности, что зависит явно от адресата, их по крайней мере два. Один – достойный во всех отношениях, это друг-покровитель поэта, которого он назовет даже «десятой музой»; другой – охотник до женщин, но любит лишь себя, ему приходится напоминать о повтореньи красоты в детях. Имя его прояснится позже.
Во всяком случае, когда шекспироведы пишут, что большинство сонетов посвящено «мужчине», неверно, это явная односторонность из-за гомосексуальной точки зрения. Сонеты посвящены другу-покровителю и юному другу, который со временем повзрослеет, и ему придет пора жениться, и смуглой леди. Ей-то посвящены большинство сонетов, что ясно по их содержанию, с учетом особенностей английского языка, что не имеет связи с известной ориентацией.
Поля, луга, дали… Шекспир и Уилли Герберт, юноша 13 лет, идут лугом.
Уилли с оживлением:
– Да, да, моя мама графиня Пэмброк – сестра сэра Филиппа Сидни, сама пишет и переводит, уж поэтому, наверное, и учитель мой – поэт Самуэль Даниэль. И мама, и Даниэль в восторге от вашей поэмы «Венера и Адонис».
Уилл удивленно:
– Как! Моя книга дошла до вашего поместья Вильтон?
– Уилл! Она дошла до Оксфорда и Кембриджа. Профессора и студенты в восторге. Разве вы не слыхали?
Уилл смеется:
– Да, студенты, говорят, кладут под подушку мою поэму, ложась спать.
– Это и я делаю. Только я не понимаю Адониса. Кто бы устоял на его месте?!
– Вы еще юны, мой друг.
– Ну уж не настолько, чтоб не ведать желаний, как Адонис.
Уилл взглядывает вдаль:
– Да, да, я помню, желания меня томили в вашем возрасте так же, как и ныне, словно с вами я снова юн. Но время неумолимо.
С вышины, как песня жаворонка, звучит голос.
Уилл
15
И видим мы Шекспира с графом в саду, и слышим его голос в вышине…
Это уже другая сфера бытия, выше – юность, красота и поэзия, что можно передать в вечность в стихах, здесь – сфера жизни, в которой стих бессилен.