Заслужить уважение солдат, можно лишь справедливостью в обращении с ними, и надеюсь мне сие удается. Когда один больной начал привередничать, отвергая сахар и табак, раздаваемые от Красного Креста сверх положенной нормы, я со спокойным видом отдала его пайку соседям. Самолюбие солдата было задето, мне заметилось, что он не барин и его претензии не стоят особых хлопот. В некоторых случаях напускаю на себя обиженный или сердитый вид по отношению к больным со сложным характером — на последних это производит определенное воздействие. Зато если удается добиться к себе любви и уважения, сами солдаты стремятся всячески угодить и оказать посильную помощь.
Я счастлива находится плечом к плечу с женщинами, чье сестринское признание как крест на груди, служет для них действительным выражением присутствия в сердце Бога, такие женщины исключение из правил — святые, которыми держется грешный лагерь.
Не тоскуйте обо мне! По милости Господа, я молодцом, и, кроме начавшегося к осени насморка, никаких недугов не знаю. Передавай мое почтение и расположение своему супругу; а матушке опиши мои будни как праздность и удовольствие. За сим прощаюсь с тобой.
Горячо любящая тебя, Татьяна.
Сражение началось еще до рассвета, расцвечивая огненными всполохами артиллерийской атаки еще темное небо, взрывы и стрельба изо всех орудий стали для нас настолько обыденными звуками, что, проснувшись от особенно громкого залпа, я переворачивалась на другой бок и тут же засыпала. Аннушка сегодня дежурила в ночь, поэтому именно она разбудила меня, тихо шепча и поглаживая мою щеку заледеневшей рукой. Я проснулась, зябко поёжившись свесила ноги с лежанки и обулась. Освежившись, отправилась в главную палатку полевого госпиталя за лекарствами и бинтами, на ходу выпив запаренную метелку, что все здесь называли чаем, и похрустев галетами. Там я долго ожидала, пока сонный и растрепанный главный врач посчитает и выдаст мне талоны на все необходимое. Его красные глаза и трясущиеся руки не были последствием обильных возлияний, хотя без кружки спирта не обходился ни один день после крупных боев, третьи сутки к ряду Иван Александрович обходился без сна, засыпая лишь урывками от бессилья. Когда я вытащила последнюю бумагу из-под его пера, он, не замечая досадную помеху в моем лице, сложил руки и уронил на них седую голову, засыпая прежде чем его лоб, коснулся скрещённых кистей. Седой. А ему всего тридцать два.
Во вверенной моим заботам палатке тяжело больных офицеров был невыносимы смрад. За ночь у многих простыни испорчены — нужно очистить воздух, сменить постельное белье. У многих из них сошли перевязки, я согрела воду и отмыла некоторых от нечистот, другим нужно лекарство, у третьего от крови, из открывшейся раны, проступившей насквозь, — заскорузло и коробится белье, надо переменить, сам несчастный не в силах этого сделать. Раненные в голову страдают сильнее других; они ничего не сознают, им приходится силою разжимать зубы и вливать лекарства. Работы, пока не наступит вечер, по горло.
Наконец являются врачи, но с их появлением, нам не легче. Сестра, сделайте то, подайте это. Начинаются перевязки… Но ранее этого нужно научиться преодолевать и стыдливость, и брезгливость, когда вид иных зияющих ран доводит мужчин до дурноты. На нашу же долю, милосердных сестер, выпадали более тяжелые перевязки.
На плечо тяжело опустилась рука: — Татьяна Ивановна, пора. Я кивнула.
Собирать раненых, на поле тоже было нашей обязанностей. Иногда мне казалось, что мой перегруженный ужасами мозг просто отключается, словно у него как у заводного зайца, что подарил мне батюшка на Пасху, закончилась кинетика. Стенания, вопли, кровь, всклокоченный дерн и едкий запах дыма, хрустящий порохом на зубах. Я механически отбирала тех, кому еще можно помочь, перешагивая через павших. Слишком поздно я заметила курящееся неразорвавшееся ядро. Фитиль медленно тлел, и я увидела, как крошечный огонек искры пропал в трубке**. Я только и успела повернуться в пол оборота к Аннушке и Петру и громко закричать — Ложиииись. Взорвавшееся ядро снесло меня словно ураганный ветер треплет сухой лист.
Последнее, что я увидела, прежде чем моя спина коснулась изрытой сражением почвы, было удивление, от того, что задравшийся подол продемонстрировал мне разные по цвету чулочки, одетые мною в полумраке дремлющей палатки.
* Огромный прилив сестер принес в лазареты большое число людей лишних, случайных, были женщины, пресытившиеся развлечениями, которым все в жизни наскучило. Имея авантюрную жилку, идя на войну, они искали разнообразия, новых впечатлений и интересных знакомств. "С крестом на груди, они не имели креста в сердце и смотрели на дело милосердия, как на модное дело".
**Трубка — через неё проходил заженный фитиль кпорохуи картечи спрятанной в самой бомбе.
Глава 2. Нет ничего, что было бы хорошим иль дурным — но делает его сознанье таковым
Привел в себя меня странный звук.
Я долго прислушивалась и никак не могла понять, что это. С трудом разлепив веки я попыталась сконцентрироваться на его источнике, но никак не могла навести фокус, все расплывалось и двоилось, более того, окружающее пространство у меня вызывало если не изумление и шок, то по крайней мере удивление. Просторная светлая комната с красивой меелью, огромные французские*, окна, что были неплотно зашторены почти прозрачной тканью, одно из них было открыто и из него неспешно тек свежий, теплый воздух, принося с собой запах тубероз и цветущего шиповника. Хрустящая белая простыня и легкий серый плед ощущались под моими пальцами как шёлк и бархат, после той дерюги, что служили мне пододеяльником и одеялом в сестринской палатке. Наконец-то мне удалось сосредоточится настолько, чтобы определить, что в комнате я не одна. На изящном резном кресле из беленого дерева спал, откинувшись на вышитые пионами нежно-розового цвета подушки, пожилой мужчина. В его руках была небольшая книга. Именно он издавал звук, больше всего похожий на рев дикого кабанчика. Храп вырывался изо рта мужчины вместе с потоками воздуха, приподнимая щеточку пышных усов практически параллельно полу.
Вдруг, мне нестерпимо захотелось по нужде. Я откинула покрывало и попыталась спустить ноги с высокой кровати, но мою правую ногу, чуть повыше колена, пронзила острая боль, на глазах от неожиданности выступили слезы, и я тихо вскрикнула, заглушая свой вопль ладонью. Мужчина смешно подскочил, выронив книгу и уставился на меня. Спустя мгновение он уже подбежал ко мне, щелкая пальцами. От чего бронзовые светильники самопроизвольно зажглись. Он что фокусник?
— Как ваше самочувствие, несси? — спросил он со странным акцентом. Кажется, итальянским. Фокусник — итальянец.
Прокашляв голос, я ответила: — Я не несси, господин. Моё имя Татьяна.
— Теана? — спросил он. — Какое странное имя, ну так как вы себя чувствуете?
И правда, как? Общее состояние я бы назвала удовлетворительным, а по сравнению видимого мной в полевом госпитале, я ощущала себя просто великолепно. В левом ухе тихонечко звенело и страшно, совершенно не прилично хотелось в туалет.
— Где можно освежиться? — каркнула я. Повторяя попытку
— Я помогу вам, несси, — ответил мужчина, подойдя ко мне плавно и бесшумно. Я удивлённо вскинула брови, для своего возраста он двигался очень быстро, словно молодой и гибкий. — Меня зовут Ардуино Бруно, я ваш лекарь. Ваше состояние вызвало у нас опасение, большая потеря крови и сильная контузия.
Я прислушалась к своим ощущениям, бедро ныло, видимо всё-таки меня достало осколком или шрапнелью, а небольшая дезориентация и непрекращающийся писк в ухе подтверждал слова врача. Я оперлась на подставленную мне руку и прихрамывая дошла до умывальни. Здесь господин Бруно оставил меня.
Огромная комната, отделанная камнем, была словно грот в пещере. Светло-розовый песчаник на полу и стенах был теплым и шершавым на ощупь, мелкие искорки светящихся камешков освещали бледный потолок, и я с удивлением воззрилась на это чудо. Босые ступни слегка потеряли чувствительность и мне приходилось силой воли заставлять себя почувствовать неровную поверхность каменного покрытия, стараясь не споткнуться. Медные краны, стилизованные под ящерок, отливают зеленоватыми боками, крошечные кругляши мыла остро пахнут мандаринами, голова кружится даже от медленных движений, и я запоем вдыхаю знакомый запах, стараясь прийти в себя. Включаю кран, теплая вода наполняет перламутровую чашу раковины, и я споласкиваю руки, брызгая тёплыми каплями на лицо. Подняв глаза на свое отражение в большом зеркале с резной рамой, неверяще пялюсь в него.