Сиделка Кеннети, напротив, была невысока ростом, плотного телосложения, с полными руками и ногами. Желто-каштановые густые волосы своим цветом напоминали осеннюю листву, а золотисто-карие глаза весело искрились на веснушчатом загорелом лице. Курносый нос и крупный роте широкими белыми зубами говорили о добродушной, неутомимой натуре.
Очевидно, по пути сюда доктор Уинчестер сообщил ей все необходимые подробности, и мисс Кеннети без единого слова занялась больным. Осмотрев постель и встряхнув подушки, она обратилась с каким-то вопросом к доктору, и тот дал ей указания; а затем мы вчетвером перенесли Абеля Трелони с дивана на кровать.
Сразу после полудня, когда возвратился сержант Доу, я поспешил в свое жилище на Джермин-стрит и отправил в дом Трелони с нарочным кое-что из одежды, книг и документов, которые могли мне понадобиться в ближайшие дни, затем поехал на службу.
В тот день суд заседал до вечера, и, когда я оказался у ворот дома на Кенсингтон-Палас-Гарденз, уже стемнело, пробило шесть вечера.
Меня поместили в большой комнате рядом с кабинетом мистера Трелони. Мы еще не распределили очередность наблюдения в эту ночь, и поэтому ранним вечером дежурства были неравномерными. Сиделка Кеннети, продежурившая весь день, легла отдохнуть, договорившись прийти снова в комнату больного поздно вечером. Ее сменили миссис Грант и сержант Доу, пожелавший завершить тщательный осмотр комнаты и прилегающих помещений. Доктор Уинчестер, столующийся у мисс Трелони, после ужина заменил их. В девять часов настал наш черед. Мисс Трелони заверила меня, что спала днем, а ночью намерена не сомкнуть глаз и наблюдать. Мы вошли в кабинет на цыпочках, так тихо, что склонившийся над кроватью доктор не услышал нас и заметно вздрогнул, когда поднял глаза и встретился с нами взглядом. Мне показалось, что Уинчестер несколько сердит на себя за мимолетный испуг, потому что он торопливо заговорил, пытаясь преодолеть свое смущение:
— Я абсолютно не в силах найти малейшую причину для ступора. Похоже, все его жизненные органы не повреждены, нет также наружных признаков какой-либо травмы мозга. Я давал больному пищу, и это пошло на пользу. Дыхание у мистера Трелони сильное и ровное, а пульс стал медленнее, но усилился по сравнению с утренним. Я не могу найти следов каких-то известных препаратов, и его бессознательное состояние не напоминает ни один из случаев гипнотического сна, виденных мною в клинике Шарко в Париже. Что касается этих ран, — он осторожно коснулся забинтованной кисти, лежавшей поверх покрывала, — не знаю, как их объяснить. Пределы вероятности допускают, что всему виной было дикое животное, при условии, что оно имело возможность заточить себе когти. Правда, на мой взгляд, это абсурдно. Но кстати, нет ли здесь в доме каких-либо необычных домашних животных, наподобие выдры?
Мисс Трелони улыбнулась печальной улыбкой, при виде которой у меня сжалось сердце, и ответила:
— Ах, нет! Отец не любит животных, разве что мертвых, то есть превращенных в мумии. — В ее словах прозвучал оттенок горечи или ревности. — Даже мой бедный кот отнюдь не желанный гость в этом доме, и, хотя он самое милое и послушное существо на свете, ему не позволено находиться в этой комнате.
В то время как она говорила, послышался слабый звук: кто-то дергал дверную ручку. Лицо Маргарет мгновенно просветлело, девушка метнулась к двери, сообщив на ходу:
— Это он! Это мой Сильвио. Представляете, он встает на задние лапы и теребит дверную ручку, когда хочет войти в комнату. — Она открыла дверь и обратилась к коту, словно к ребенку: — Хочешь сюда, малыш?