Синклер повернул голову и уставился в сгущающиеся сумерки, немного удивившись тому, как быстро день подошёл к концу.
— Я думал об этом, — сказал он, не глядя на аль-Фаруха. — И вижу, что мне нужно принять решение. Недавно мы затронули вопрос о чести. Для меня в понятие «честь» входят обязанности, которые мы, франки, называем долгом.
Аль-Фарух кивнул с бесстрастным лицом.
— У нас тоже имеются обязанности. Некоторые из них более обременительны, некоторые — менее.
— Что ж. Раз эта, как ты сказал, «идея» тебе понятна, может, ты поможешь мне разрешить дилемму. День почти подошёл к концу, и, если я отправлюсь в путь, мне придётся ехать в темноте неведомо куда, не разбирая пути, с единственной целью — не попасть в руки твоих воинов и избежать плена. Той же цели я могу достичь, оставшись на месте, — если твои люди сюда не нагрянут. С другой стороны, если твои воины всё-таки явятся, я вполне могу наткнуться на них в темноте, пустившись в путь, — откуда мне знать, с какой стороны они прискачут? Моя дилемма состоит в следующем: если сейчас я поеду наугад по незнакомой пустыне, пытаясь избежать плена, сообразен ли будет такой поступок с правилами чести? Ведь мой долг предписывает мне хранить свободу. Буду ли я виноват в пренебрежении этим долгом, поступая опрометчиво и без нужды подвергая себя опасности? Ты понимаешь, что я имею в виду, мессир сарацин? Что правильнее с точки зрения долга — уехать сейчас в темноте, быть может себе на погибель, или рискнуть и остаться здесь?
Некоторое время оба молчали, потом Синклер продолжал:
— Кроме того, как я уже говорил, мне не по душе бросать тебя одного... Поэтому я решил остаться здесь до наступления утра. Потом, если твои люди не появятся, я устрою тебя поудобнее, отъеду подальше, чтобы не было риска попасть в плен, и подожду. Если твои спасители опять-таки не явятся, я вернусь и поем с тобой... Ведь ничего не изменится и я по-прежнему не буду знать, куда мне ехать.
Аль-Фарух пробежал кончиком среднего пальца по переносице и приложил палец к плотно сжатым губам.
— Почему ты говоришь, что не знаешь, куда ехать? Неужели ваши потери при Хаттине настолько велики?
Синклер встал, подошёл к скале, образовывавшей стену их маленького убежища, прислонился к ней и уставился в сгущающуюся ночь.
— Ночь здесь, в пустыне, наступает быстро, — заговорил он, не поворачивая головы. — В Шотландии, где я вырос, тусклый свет в это время года не угасает часами даже после захода солнца. Во французском языке для такого явления нет подходящего слова, но мы называем время между днём и ночью вечерней зарёй... Даже больше, чем наши потери, меня беспокоит само поражение при Хаттине. Поражение, а не потери, хотя, видит Бог, они ужасны. Насколько мне известно, ваш султан не из тех, кто может упустить возможность, дарованную ему Всевышним. А победа, которую он одержал при Хаттине, в его глазах выглядит именно так. Вот почему я подозреваю, что к этому времени Тивериада уже сдалась ему. Полагаю, люди Саладина заняли также Ла Сафури, а может, и Назарет. Будь я на его месте, во главе победоносной армии, сознавая, что силы франков если не уничтожены, то пребывают в состоянии хаоса, я бы немедля пошёл на Иерусалим.
Синклер выпрямился и снова повернулся к сарацину.
— Боюсь, из-за этого мне некуда бежать... Когда ты молился в последний раз?
Аль-Фар ух призадумался.
— Не так давно, в положенный час. Ты уже был здесь тогда, просто не ничего заметил.
— А разве тебе не положено молиться, обратясь к востоку? Сарацин улыбнулся.
— Аллах требует наших молитв, но в милосердии своём не настаивает, чтобы люди истязали себя, если они больны или увечны. Когда я поправлюсь, я буду молиться как подобает, а до тех пор — как смогу.
— Что ж... А когда ты в последний раз справлял нужду? Сарацин широко распахнул глаза, потом пожал плечами. — В то утро, когда уехали мои друзья. Но я мало ел с тех пор, поэтому настоятельной необходимости в том нет.
— Но ты поел сейчас. Ты сможешь передвигаться, если я тебя поддержу?
— Пожалуй, да.
— Хорошо. Твои друзья вырыли отхожую яму?
— Да, неподалёку, но всё же на подобающем расстоянии. Нужник в десяти шагах справа от укрытия.
— Если я помогу тебе туда добраться, ты справишься дальше сам?
— Да, справлюсь.
— Хорошо. Итак, если я помогу тебе встать и идти, ты не будешь пытаться меня убить?
В глазах сарацина промелькнул едва заметный намёк на улыбку.
— Уж никак не раньше, чем ты проводишь меня обратно, хоть я и дал клятву истреблять всех неверных при каждом удобном случае.
Синклер хмыкнул и шагнул вперёд, протянув здоровую руку.