— Джейн, если бы сапоги были выше коленей, то они бы считались одеждой, – Бонни ни на наносекунду не задумывалась. – Все что ниже коленей называется носками и обувью.
Носки и обувь одеждой не считаются.
— Бонни, ты уверена? – я не спускала глаз с блестящей черноты сапог.
— Конечно, уверена, Джейн, – Бонни прижалась ко мне. – Я чувствую себя, как на ходулях.
Я читала в книге, что графиня де Монпансье вышла к гостям совершенно обнаженная.
На ее ногах красовались высокие, до колен, сапоги с серебряными застежками.
— Классик мировой имперской литературы граф Лев Николаевич Фулл, – я согласно кинула головкой. – Если сам граф написал, что графиня голая, а сапоги одеждой не считаются, то я спокойна.
У нас сапоги даже до коленей не доходят на инч.
— Потому что наши ножки очень длинные, — Бонни захихикала, – если бы коротенький Йовович натянул эти сапожки, то они достали бы ему до гениталий, и тогда бы уже считались одеждой.
— Джейн, мы сняли свои красные полусапожки, – я любовно поцеловала еще одно чудо – наши лакированные полусапожки с каблуками шпильками. – Наши ручки заняты.
Как же мы кашу унесем и сахар?
— Ужас! – Бонни осознала наше тяжелое положение.
От мешков с сахаром и крупой мы не могли отказаться, не имели права, а о сапожках – нечего говорить даже.
Все хочется, но мы не имеем право даже на шею вешать сумку или на плечо.
— Ужас, когда некому подставить тачку, – из-за коробок с солдатскими ремнями бесшумно выкатился безногий Гениус.
Коляску сзади подталкивал Радзинский с покрасневшими от слез глазами.
— Гениус, ты нас обнаружил? – я воткнула кулаки в бока. – Возвращайтесь, и сделайте вид, что не видели нас.
Мы перепрячемся.
— Джейн и Бонни, вам трудно с длинным ростом спрятаться, – в глазах Радзинского мелькнула искра восхищения.
Или мне искринка в глаз попала, и почудилось?
— Вы подросли на каблуках, девочки, — Гениус облизнул губы. – Выглядите вульгарно, как эти… ну, как, вообщем, как актрисы.
— Мы собирались поступать в Сиракузскую имперскую академию актерского мастерства, – Бонни напомнила забывчивым сослуживцам.
— Собирались и собираемся, – я не отступала от своего плана.
— Выглядите потрясающе, девочки, – Радзинский выдохнул.
— Как актрисы, но очень круто, – Гениус согласился с Радзинским.
— Вы… Вы больше не считаете нас шпионками, изменницами Императору, заговорщицами и ведьмами, которые заколдовали ваши пенисы, чтобы они ничего не чувствовали? – Бонни распахнула очи.
Грудки, разумеется, отреагировали бурным ростом на волнение хозяйки.
— Какая разница, кем мы вас считаем или не считаем, – Радзинский усмехнулся. – Мы не отказываемся от общего мнения, что вы шпионки, изменницы, заговорщицы и ведьмы.
Но эти факты не мешают нам любоваться вами.
— Но… но… вы же говорили, что мы своей обнаженностью…
— Прекрасной обнаженностью, – Гениус перебил мое мнение.
— Прекрасной обнаженностью, – я блеяла, как беленькая овечка, – мы сбили у вас биоритмы.
Вы теперь все не можете смотреть на девушек, как на объект вожделения.
Вы глядите на нас, и сразу вспоминаете разрывы бомб, мин и смерть товарищей.
— Все это повлияло на вашу потенцию, – Бонни вспомнила уроки биохимии. – Вы теперь не сможете ни с одной девушкой.
— Бонни, не колдуй, – Радзинский почесал подбородок. – Вы исчезните, и ваше проклятие исчезнет.
— Но все это не мешает нам любоваться вами, девочки, – Гениус, хотя и без ног, но линию свою повторял и гнул в нужную нам сторону. – Одно другому не мешает.
— Даже так? – я в смущении обняла Бонни за талию.
— Даже так и этак, – Радзинский слащаво улыбался. – Но мы не с этим предложением к вам подкатили, Джейн и Бонни.
— Подкатили к нам с предложением? – я почесала затылочек.
Посмотрела на пальчики, которыми только что дотрагивалась до головки. – Вы с коляской подкатили.