А когда чтение было закончено, Подвойский поздравил всех присутствующих с высокоторжественным днем и сказал:
— Теперь вы бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
В тот же час он телеграфировал Ленину: «В субботу, 18-го утром, на смотре войск Тамбовского гарнизона и во время полевого учения я имел возможность оценить организаторский талант бывшего командующего IV армией, несомненно большого организатора… т. Киквидзе, представившего вновь сформированный им полк пехоты, легкую батарею, пулеметную команду и эскадрон кавалерии, поразившие военных специалистов мужественным видом, хорошей подготовкой, налаженностью обучения и обещающие развиться в грозную мощную воинскую единицу… Солдаты поклялись победить или умереть».
Известие о мятеже чехословацкого корпуса Подвойский получил в Самаре утром 27 мая. Ему вспомнились слова Ленина о нависшей опасности: организованный на англо-французские денежки мятеж преследовал цель свергнуть Советскую власть. Подвойский принял решение ускорить формирование частей Красной Армии в поволжских и уральских городах. По прибытии в Уфу он встретился с одним из местных военных работников — Эразмом Кадомцевым. Тот сообщил, что в губернии созданы вооруженные рабочие дружины, организованы инструкторские школы, готовившие командиров. Слушая Кадомцева, Николай Ильич отметил для себя: уфимские товарищи не спешили переформировать дружины в регулярные части Краской Армии.
— Противник располагает значительными силами, — говорил Кадомцев, — мы же уступаем ему, но рабочие дружинники не пожалеют сил в борьбе с мятежниками.
— Товарищ Кадомцев, — перебил его Подвойский. — Сразу видно, что в Уфе еще не развернули всерьез работу по строительству регулярной армии. Слова «дружина», «дружинники» необходимо сдать в архив. Нам нужны регулярные части. Что же касается денежных средств на их формирование — постараемся помочь.
Прибыв в район боевых действий у Златоуста и Миасса, Подвойский и члены инспекции убедились в том, что сильные революционным духом красные бойцы были слабо подготовлены в военном отношении и не могли успешно действовать против регулярных белочешских частей. Во время боя у станции Миасс в отрядах началась паника. Подвойский, Берзин, Белицкий быстро навели порядок, проявив при этом личное мужество.
При содействии инспекции был создан Северо-Урало-Сибирский фронт, объединивший все части, действовавшие против мятежников и белогвардейцев. Его командующим стал Берзин, член партии с 1905 года. По указанию Подвойского в составе управления фронта образовали политотдел — один из первых в Красной Армии.
В Большом театре открылся V Всероссийский съезд Советов. Он проходил в напряженной обстановке. Один за другим в стране раскрывались заговоры. Левые эсеры открыто перешли на сторону контрреволюции, подняли мятеж.
Сигналом для их выступления послужило убийство германского посла. Мятежники захватили телеграф и разослали по всей стране телеграммы, в которых сообщалось, что партия левых эсеров взяла власть, требовали не исполнять распоряжений за подписью Ленина и Свердлова.
Только что вернувшийся из инспекционной поездки Подвойский был вызван в Кремль. В кабинете застал Ленина и Свердлова.
— На вас мы решили возложить командование частями, которым предстоит подавить мятеж. Свяжитесь с командиром Латышской дивизии Вацетисом.
Владимир Ильич внешне спокоен, лишь выделялись углубившиеся складки у рта и бледнее обычного было лицо.
— Помните, — предупредил он, — медлить нельзя. Мятеж должен быть подавлен ночью или в крайнем случае завтра утром. По нашим сведениям, такие же мятежи произошли на Волге. Нити тянутся отсюда, из Москвы. Действуйте быстро, решительно.
Вечером части латышских стрелков стали теснить мятежников, выбили их с телеграфа. В руках левых эсеров осталось несколько зданий, в которых они укрепились. Подвойский и Вацетис находились в расположении отрядов, оцепивших захваченные здания. Ночью, еще раз объехав войсковые части, они доложили Ленину о принятых мерах.
Рано утром после артиллерийских залпов по гнездам мятежников латышские стрелки пошли в атаку. Их натиск был настолько стремителен, пулеметный огонь так меток, что в окнах стали появляться белые флаги. Мятеж был подавлен. Докладывая об этом Владимиру Ильичу, Подвойский отметил исключительное мужество латышских стрелков, а также отряда интернационалистов под командованием Бела Куна.
Работа съезда Советов возобновилась. В состав Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, избранного съездом, вошел и Подвойский.
Через несколько дней после подавления эсеровского мятежа Николай Ильич заболел. К болезни прибавилась тревога за жену. Нина Августовна уехала с эшелоном: повезли голодающих детей рабочих в сытные восточные края. Взяла с собой и своих девочек Олесю, Лиду и маленькую Нину. В Уфимской губернии она занималась устройством трудовой детской колонии. И вдруг ворвались белочехи. Почти все сотрудники колонии арестованы карателями, находятся в уфимской тюрьме. Жену наркома вряд ли пощадят.
Едва поправившись, Подвойский выехал с поездом Высшей военной инспекции, так и не выяснив ничего о судьбе жены и детей.
А тем временем Свердлов, узнав, в каком положении оказалась семья Николая Ильича, направил к уфимским подпольщикам снабженного явками надежного товарища. Уфимским большевикам удалось освободить арестованных и переправить за линию фронта. Об этом Подвойский узнал от жены, когда на одной из станций, удивленный и обрадованный, увидел ее вместе с детьми.
Два дня инспекция провела в Орле и Курске. По сравнению с апрелем положение здесь изменилось к лучшему. Налаживалась работа военных органов, революционный порядок все прочнее входил в жизнь.
В Воронеже военный руководитель Чернавин доложил Подвойскому о положении на фронте. Николай Ильич интересовался, как идет формирование частей, предназначенных для отправки на Восток против белочехов. Чернавин сказал, что на вокзале уже стоят эшелоны бригады Азарха, направляются на Восточный фронт.
Пошли туда. Дисциплина и опрятность одежды бойцов — вот что бросилось в глаза прежде всего. Это была уже армия, новая революционная армия.
Из Воронежа члены инспекции выехали на станцию Филоново, где располагался штаб дивизии Киквидзе. Позиции, занимаемые дивизией, напоминали подкову, в центре которой была сама станция. Здесь же в железнодорожных вагонах находилась база снабжения дивизии. Порывистый Киквидзе с гордостью заявил, что при отступлении с Украины ему удалось взять большие запасы военного снаряжения и продовольствия.
— Сколько же вагонов занято под подвижную базу дивизии? — спросил Николай Ильич.
Стоявший рядом с командиром начальник штаба назвал цифру — 180.
Оказалось, дивизия, действительно, располагает большими запасами пулеметов, винтовок, патронов, инженерного и интендантского имущества. И это в то время, когда другие отряды и части испытывают острый недостаток в боевом снаряжении. Киквидзе ожидал похвалы наркома за свою рачительность, а тот рассердился.
— Преступники вы, — объявил Подвойский.
Киквидзе был обескуражен.
— Не понял, товарищ нарком.
— Да, да, преступники! Думаете о себе, когда следует думать о всей армии.
— Но, товарищ нарком…
— Все лишнее сдать, — приказал Подвойский, не желая выслушивать объяснений Киквидзе. — Если каждый командир будет копить у себя снаряжение, многие части останутся без оружия. Грош цена тогда будет вашим подвигам. Воюет армия, а не отдельные отряды. — Повторил строго — Все лишнее немедленно сдать. Пришлю представителя инспекции.
Что может быть на фронте лишнее? Все сгодится. Но молодой командир, чувствуя настроение Подвойского, возражать не решился. Да и как возражать? Базисные эшелоны, действительно, связывали действующие части, а при отступлении нередко попадали в руки врага.