Ее отсутствие Алессандро компенсировало множество вещей, которые, благодаря одной своей красоте, становились ее союзниками: синева декораций, залитых светом, грациозность кошки, повернувшей маленькую мордочку в ответ на движение человека, разожженная печь в глубине кузницы или пекарни, которую он заметил, проходя мимо, пение церковного хора, зачаровывающее прихожан, снег, сдуваемый с горной вершины голубым ветром, идеально бесхитростная улыбка ребенка. На этих наблюдениях, одаривающих его красотой во всех ее проявлениях, он и начал выстраивать свои эстетические принципы. И хотя в систему они сформировались не сразу и особого порядка в них не наблюдалось, он верил, что со временем все сложится в единую картину.
Закончив петь, охотники разочарованно ушли за кулисы. Потом последовало несколько сцен, которые не захватили зрителей, и они ерзали в креслах, напоминая леопардов, нервно кружащих по клетке в зоопарке.
Алессандро наклонился вперед, его взгляд впился в подсвеченный задник. Когда воздух колебал пламя свечей софитов, по лесу пробегали тени.
— Я уже минуту хлопаю тебя по плечу, — услышал он голос Рафи.
Алессандро повернулся, сощурился, вглядываясь в темноту.
— До тебя трудно достучаться, когда ты слушаешь музыку.
— Ты уже поправился? — спросил Алессандро.
— Да. Даже играл в теннис. Можем мы здесь поговорить? — спросил Рафи, словно находился в обычном театре.
— Мы можем устроить дуэль, и никто не заметит, — ответил Алессандро, — но давай лучше выйдем.
Они присели на белую мраморную ступень длинной лестницы, с которой открывался вид на окружающую Болонью сельскую местность, и Алессандро спросил:
— Почему ты не стал сопротивляться?
Рафи уже был на последнем курсе университета и умел развернуть диалог в любое русло.
— Я сопротивлялся. Я боролся изо всех сил, и на мне раны от этой борьбы.
— У них ран нет.
— Это их проблемы.
— Странный способ борьбы.
— Это связано с моими внутренними исканиями.
— Вероятно, связано, — кивнул Алессандро, — вот только не окажись я рядом с револьвером, который украл, разбив витрину, твои искания в этом мире могли и оборваться.
— Это верно, — с гневом подтвердил Рафи.
— Почему же ты не научился давать сдачи?
— Как тебе, наверное, известно, улицы в Венеции — это каналы. Драки там очень короткие, потому что через несколько секунд один из драчунов обычно бултыхается в воде. В юности меня несколько раз сбрасывали в воду с мостов и набережных.
— Послушай, я могу тебе показать, как надо вести себя в рукопашном бою, — заявил Алессандро, который не участвовал ни в одной уличной драке. Он оглядел Рафи. — Ты высокий, но, похоже, не очень сильный. Габариты сами по себе не важны. Тебе надо накачивать мышцы. Чего улыбаешься?
— Видишь ли, силы мне как раз хватает.
— Ох, что-то сомневаюсь, — Алессандро покачал головой.
— Шесть месяцев в году я изучаю юриспруденцию, но другие шесть работаю у отца.
— Нарезая котлеты, Геркулесом не станешь.
— У моего отца нет магазина со стеклянной витриной и прилавком. Он оптовый торговец. Его склад размером с Арсенал, и у него сто пятьдесят работников. По большей части, рубщиков. Поскольку рубка мяса требует навыка, а я учусь на адвоката, никто и не собирался показывать мне, как разрубать туши, поэтому я только таскал и развешивал мясо.
— В каком виде?
— Четвертушками.
— И сколько весит одна четвертушка?
— Сто килограмм и больше. Ты надеваешь синюю куртку с капюшоном. Прежде чем взяться за мясо, накидываешь капюшон, чтобы не испачкать кровью волосы. Снимаешь четвертушку с крюка, взваливаешь на спину и несешь. Если она в трюме океанского корабля, до склада идти минут десять. Потом поднимаешь четвертушку на плечо, крепко держишь и вешаешь на крюк. Мясо могут также складировать на земле. Тогда ты поднимаешь четвертушку и взваливаешь на плечи.
— Тогда почему же ты не схватил этих монархистов и не сбросил их с лестницы?