Случай не замедлил представиться.
Раз вышел старик не надолго из своей лавки. Яшка вышел и, став против лавки старика, поднял нос кверху и стал рассматривать облака, продолжая бормотать что-то вполголоса. Идут прохожие, останавливаются и невольно поднимают головы кверху, стараясь разглядеть, на что смотрит молодец. А Яшка начинает говорить громче:
— А вот, пошло, пошло!..
— Что там пошло? — спрашивают собравшиеся около него зеваки.
— Видите, вон идет… Теперь зашло за темное облачко… А вон снова выходит.
— Что идет, что выходит? — спрашивают друг у друга зеваки.
— Я ничего не вижу, — говорит другой.
— На самом деле, что-то выходит из-за облачка, — подтверждает третий.
Шутка сыграна. Набралась толпа зевак, которая загородила дорогу в лавку. Яшка завидел издали возвращающегося старика-купца и шмыгнул в свою лавку, так что не пройти не только покупателю, но и самому хозяину. Крепко осерчал старик.
— Чего вы тут толчетесь! Пошли прочь. Вишь ты, в лавку нельзя пройти! Чего там глазеете, — сердито ворчал старик, вскинув, в свою очередь, глаза кверху.
— Да вот тут малый какой-то, видно на смех, собрал публику и указывал что-то на небе.
Догадался старик, что это новая проделка Яшки, а что он мог сделать и на этот раз, как не пожаловаться дяде проказника.
На другой же день Яшка устроил новую шутку. По ряду проходил один мужичок с запискою, неразборчиво и безграмотно написанной. Подходит он к одному, другому приказчику и спрашивает:
— Где тут лавка купца, позабыл я его прозвище.
Приказчики взглянут на записку, ничего не могут разобрать в записке и отказываются дать ответ. Доходит мужичок до лавки, а Яшка уже идет к нему навстречу и спрашивает:
— Что тебе нужно, мужичок?
— Да вот, паренек, никто не может мне указать лавку, что записано в этой грамотке.
У Яшки сейчас готова идея. Он указывает мужику на пустую лавку, запертую изнутри и говорит:
— Вон видишь припертую зеленую дверь лавки, третьей от конца?
— Вижу, кормилец.
— Ну, так иди к ней и громче стучи. Хозяин этой лавки иногда уходит наверх для разборки товара, а на это время лавку притворяет, а стало-быть, если легонько будешь стучать, то он, пожалуй, не услышит.
— Та-а-к!
— Ступай, мужичок, я тебе говорю верно.
— Спасибо тебе, — сказал мужичок, снимая шапку и уходя.
Подошел он и начал барабанить в железную дверь до того, что из соседних лавок вышли приказчики и хозяева и спрашивают его:
— Что ты стучишь? Или не видишь, что лавка заперта на замок.
— Мне сказал парнишка, вон там в рядах, чтобы я погромче стучал, а то хозяин не услышит.
— А мы тебе говорим, что в этой лавке никакого хозяина нет. А будешь зря стучать, так в полицию стащут тебя.
Почесал мужик затылок, посмотрел на ту сторону, где Яшка с товарищами своими хохотал, и пошел с досадою.
Такие шутки оставались всегда безнаказанными, так как с жалобами к Фоме Семеновичу никто и не доходил.
В другой раз видит Яшка, что ранним утром, когда только начали отпирать лавки, мимо рядов идет довольно длинный цыганский обоз, и у самой последней телеги привязана на цепочке огромная собака. Яшка начинает кричать:
— Стой, ребята! Останови обоз, дай разглядеть хорошенько собаку.
— А что вам нужно? Зачем вам глядеть на собаку? Не думаете ли, что она ваша? — говорит один из цыган.
— Нет, моему хозяину нужна собака, он ее купит и не пожалеет хороших денег.
Цыгане останавливаются. Яшка подходит к собаке и начинает ее рассматривать со всех сторон. К нему подходят цыгане от передних телег и начинают выхвалять собаку.
— А что бы взяли за эту собаку? — спрашивает Яшка, а сам и глазом не мигнет.
— Не приходилось нам собак продавать, — говорит пожилой цыган. — Ваша милость лучше знаете в них толк, а потому скажите свою цену.
— Погодите, — говорит Яшка, — сейчас позову хозяина. Ему нужна такая собака и он даст вам за нее рублей пятьдесят.
— Если прибавит малость, то продадим, — говорит пожилой цыган.
Яшка уходит, а обоз, в ожидании возвращения его, стоит да стоит, и цыгане ведут громкий спор о том, кому принадлежит эта собака. Доходит дело до перебранки. Один говорит, что собака, пристала к нему еще в Киеве, другой утверждает, что он заманил собаку в селе и так далее.
— Что вы тут поставили одров своих, фараоново племя, и орете! Все проходы к лавкам загородили… Отъезжайте прочь, — закричал подошедший к ним купец.
— Не вы ли будете, господин купец, хозяин того самого парня, что у нас собаку торговал? — говорят цыгане, низко кланяясь купцу.
— Какого парня? — спрашивает купец.
— А вот того, что остановил наш обоз от вашей милости. Он сторговал ее за пятьдесят рублей и побежал к вашей милости.
Купец смекнул, что это Яшкины проделки и говорит:
— Ладно, трогайте обоз, подъедем к лавке, там сторгуемся.
Цыгане тронули обоз, который, поравнявшись с лавкою Фомы Семеновича, снова был остановлен тем же маститым купцом, который приказал одному цыгану следовать за собою в лавку. Яшка хотел было бежать, но не успел этого сделать, купец задержал его и спрашивает:
— Этот молодец собаку торговал?
— Кажется, что он, а наверное сказать не могу, — ответил цыган.
Цыган не узнал Яшку потому, что он успел перепачкать себе лицо и подошел к цыгану согнувшись.
— Посмотри хорошенько, — настаивал купец, обращаясь к цыгану.
— Не могу доподлинно сказать, — говорит цыган, переминаясь с ноги на ногу. — Тот был как будто не горбатый как этот парняга.
— Ну я вижу, что это он. Ты ступай себе с Богом, а я расскажу его хозяину про эту проделку и он будет строго наказан.
— А собаку как же? Может-быть вы сами купите ее, милостивец, мы уступочку сделаем, — говорит цыган.
— Убирайся по добру поздорову. Собака твоя никому ненужна, — сурово глядя, говорит цыгану купец.
Пошел цыган, ругая Яшку, а купец действительно сообщил Фоме Семеновичу Яшкину проделку, а тут кстати пришли к нему в лавку и татары жаловаться, что Яшка загнал в их лавку свинью, во время их отлучки, и она перепортила много товару.
Выслушал Фома Семенович всех челобитчиков и приказал своим приказчикам не давать Яшке целые сутки никакой пищи и на ночь запереть его в лавке, а если он наделает там беспорядок с товаром, чтобы об этом ему доложили, и он с ним расправится уж как следует. Яшка преспокойно выслушал Фому Семеновича и даже, отвернувшись от дяди, засмеялся, довольный, что ему не дорого обошлись все жалобы на него. Это взорвало Фому Семеновича, он покраснел от злости и сказал старшему приказчику:
— Завтра ты приведешь его после обедни домой и отвезешь в деревню, где сдашь с рук на руки волостному старшине, а я приготовлю письмо.
С этими словами Фома Семенович видимо раздосадованный, вышел из лавки и придя домой ничего не стал говорить жене о своих намерениях, а только всю остальную част дня и вечер был, как говорится, не в своей тарелке.
На другой день с утра он вышел из дому и вернулся только после обедни, приведя с собою мужичка из той деревни, которая была родиной Яшки. Этот крестьянин пожелал взять Яшку к себе в работники, не видя даже его в глаза, но он полагался на слово Фомы Семеновича, которого знали давным-давно.
В скором времени старший приказчик Фомы Семеновича привел Яшку, сморщившего свою физиономию, что, конечно, разжалобило Марфу Степановну, а дядя оставался непреклонным. Обратясь к супруге, он сказал: