— Покорми там, Марфа, Якова и его будущего хозяина, да собери там все, какое есть имущество Яшки, пусть берет с собою.
— Что же это такое, Фома Семенович? Неужто Яшу в деревню отправляешь? Пропадет он там!
— Я своему слову господин. Изволь делать, что велю. Пора и меру знать…
Со слезами на глазах вышла Марфа Степановна, приказала кухарке дать обед, а сама принялась собирать Яшкины вещи.
Через полчаса крестьянин уже увез Яшку, который хладнокровно расстался с семьею дяди. Но по отъезде его Фоме Семеновичу взгрустнулось. Стал он перебирать в уме своем все проказы племянника, из коих большинство были извинительны и стало ему жаль Яшку, а тут как на грех, супруга его стала ныть, что нужно бы подождать, что Яшка, за последнее время начал понемногу исправляться.
— Ну вот посмотрим еще, что люди скажут. Пусть он поживет, да нужду увидит, скорее образумится. Тогда можно будет опять взять к себе, дело ему нашлось бы.
— Твоя воля, Фома Семенович, а я бы ни в жизнь не согласилась отдать его в люди… Что скажут добрые люди?..
— А пусть себе говорят, коли есть у них на то охота. Небось и не скажут потому что его, почитай, весь город знает. Я боюсь, что его хозяин, в самом скором времени спокается и станет просить, чтобы я взял его обратно.
Все это Фома Семенович, говорил больше для того, чтобы успокоить жену, да и самого себя, а на самом деле ему жаль было Яшку. С нетерпением ожидал он следующего воскресенья, когда должен был приехать на базар хозяин Яшки.
Пришло воскресенье. Фома Семенович не вытерпел и пошел прямо от обедни на базар, чтобы отыскать крестьянина и расспросить его о том, как ведет себя его новый работник. Это удалось ему сделать очень скоро. Крестьянин издали увидел Фому Семеновича и стал ему махать шапкой. Подошел Фома Семенович и первым его вопросом было:
— Ну, как там поживает у тебя мой племянничек?
— Благодарение Богу. Я им очень доволен, не знаю, что будет дальше? Послушен он, проворен и понятлив. Малость с ленцой, да ведь нельзя же прямо с легкой работы, да на нашу тяжелую, крестьянскую. У другого и силушки, пожалуй, не хватит, а он ворочает за любезное дело.
— Очень рад я. Так-то лучше. Стало-быть понимает, что в чужих людях не будет повадки шалостям. Ну, а ничего еще не спроказил на стороне?
— Ни Боже мой! Ведет себя, как красная девица, ото всех сторонится…
— Дай Бог. Мне, как родному дяде, желать ему зла нет расчета. Если парень выровняется, я его не оставлю в будущем. Заходи ко мне, Терентий Иванович, чайку попить, — сказал Фома Семенович, прощаясь с крестьянином.
— Если будет досуг, то после базара заверну. Благодарствую тебе, Фома Семенович, за твое наставление.
Пришел Фома Семенович домой и стал рассказывать жене про племянника отрадные вещи. Марфа Степановна покачала головою и грустным тоном проговорила:
— Вот видишь ли, Фома Семенович, видно пришло ему время забыть свои ребяческие забавы. Подождать бы недельку, другую, глядишь и у нас было бы тоже самое.
— Это ты не скажи, Марфа. Посмотрим еще, что будет. А мне так думается, что он еще не огляделся в деревне, а как оглядится, он там всем бока протрет. Право так!
— Ну уж, Фома Семенович, не говори ты этих слов, как раз сглазишь.
Пришло другое воскресенье. Крестьянин заехал сам к Фоме Семеновичу рано утром, едучи на базар, когда Фома Семенович еще не вставал с постели. По воскресеньям он имел обычай понежиться в постели долее обыкновенного. Крестьянин не стал ожидать пробуждения хозяина и поехал на площадь, наказав дворнику, что он просит Фому Семеновича повидаться на базаре.
Как только встал хозяин, дворник доложил ему о крестьянине.
«Ну, — подумал Фома Семенович. — Видно у Яшки не хватило терпения, что-нибудь да спроказил».
Тем не менее он проворно собрался и пошел на базар. Подойдя к возу хозяина Яшки, он поздоровался с ним и ожидал, чтобы крестьянин заговорил первым.
— Ну, Фома Семенович, расскажу я тебе, что настряпал твой племянничек.
— Что еще? — спросил Фома Семенович.
— Просто ума помрачение.
— Говори, говори, Терентий Иванович.
— В четверг на прошлой неделе, перед заходом солнца, послал я его отнести шубенку одному мужичку в соседнюю деревню. Вишь ты, я иногда занимаюсь портновским делом, ну и взял эту самую шубу поправить. Понес Яков шубу и только вышел из деревни, как ему навстречу попадается наше стадо и шарахнулось во все стороны. Пастухи не могли с ним справиться, да и где же справиться с испуганной скотиной! Поверишь ли, некоторые коровы убежали верст за десять. Наделала эта шалость хлопот нашим бабам. Всю ночь отыскивали свою скотину. Хотели было пастухи поучить маленько Яшку, оно, правду сказать, и следовало, так он их обоих вздул; а пастухи ребята здоровые.
Едва удерживаясь от смеху, выслушал Фома Семенович крестьянина и, наконец, сказал:
— А ты не давай ему повадки. Сам бы поучил его за такие проказы.
— Поругал я его и сказал, что пожалуюсь тебе, Фома Семенович, он и присмирел.
— Ты думаешь, он меня боится?
— Знамо, боится, чай, ты ему родной дядя.
— Если б боялся, то живучи у меня не проделывал бы всяких фортелей. Я ведь не скрывал от тебя ничего и не навязывал его, а только просил тебя взять его к себе на выдержку.
— Который ему теперь будет годок?
— Двадцатый пошел. Вот ты и пойми, сколько лет я с ним маялся, взявши, его, кажись, с шести лет к себе в дом.
— Знаешь ли, Фома Семенович, что я скажу тебе? Не прими, пожалуйста, в обиду. Я не к тому говорю, что уж сразу от него отказываюсь. Время терпит. Может статься, перестанет дурить.
— Ну, что ты, голова, придумал?
— Уж не сдать ли его в солдаты, как ты в своем разуме это понимаешь?
Фома Семенович погладил свою бороду, подумал малость и сказал:
— Пожалуй, что и так.
— Право слово, надо сдать. Там его вымуштруют, глядишь и человек будет, как следует. Будь у меня родной сын таков, я и минуты не позадумался бы.
— Так ты от него покамест не отказываешься?
— Нет. А уж если еще что спроказит, так не прогневайся.
— Подержи его хоть до набора. А там видно будет. А если он в это время сделает какую-либо потраву в ущерб крестьянам, ну что ж, деньгами поневолюсь.
Целых полгода Яшка жил в работниках у крестьянина, дядина приятеля и много-много наделал он проказ. Не раз приходилось Фоме Семеновичу и деньгами сыпнуть, чтоб заглушить дело. Во все это время он не побывал в доме своего дяди и только потому, что сам того не желал.
Случился набор рекрут, потому что Россия объявила Турции войну. Сельское общество присудило Яшку, как одинокого, сдать в солдаты; но его хозяин просил погодить денька два, пока он переговорит с Фомою Семеновичем, который был хорошо известен всей волости. Общество, конечно, согласилось. Приехал Терентий и сообщил Фоме Семеновичу.
— Может быть, это ему и на пользу послужит. — Призвал он Марфу Степановну и ей сказал о сдаче племянничка в солдаты по приговору общества и прибавил, обратясь к ней:
— Собери там, Марфа, ему что следует. А ты, Терентий, привези его к нам попрощаться. Бог весть, может быть, увидимся в последний раз. Я ему дам на дорогу деньжонок.
Терентий поклонился и уехал, а Марфа Семеновна торопилась припасти к приезду Якова всякого белья и полотенец целый узел.