Белоусову предстояло еще одно «небольшое дело». Вчера, пролетая после штурмовки над линией железной дороги, он обнаружил близ нее два сарая. По внешнему виду они не отличались от многих других, разбросанных повсюду. Однако, пролетая там три дня назад, летчик этих сараев не видел. Может быть, он просто просмотрел, не заметил их тогда? Но Белоусов был уверен, что эти сараи появились здесь совсем недавно и неспроста. Вот он и решил заняться ими. Еще на аэродроме Леонид Георгиевич договорился об этом со своим ведомым Григорием Семеновым, и в условленном месте их самолеты отделились от строя эскадрильи.
К цели вышли быстро. Белоусов чуть качнул плоскостями и перевел самолет в пикирование. Пошел в пике и ведомый. В рев моторов то и дело врывались урчащие очереди пулеметов. Когда машины выходили из пикирования, летчики заметили в небе белые хлопья разрывов зенитных снарядов.
— Есть! Залаяли, моськи! — не вытерпев, крикнул Белоусов. — Ну, теперь держитесь!
На этот раз они зашли со стороны леса. Не успели финны прийти в себя после первого удара, как «ястребки» снова обрушились на них. Прошив сараи очередями пулеметов, они сбросили еще по две небольшие бомбы. Возник пожар. От сараев к лесу побежали уцелевшие солдаты врага.
Взглянув на приборы, Белоусов обнаружил, что горючего осталось только-только, чтобы дотянуть до своей территории.
На исходе и боекомплект. А ведь не исключена встреча с «фоккерами». Он ругнул себя за неосмотрительность.
На аэродроме тем временем все находились в тягостном ожидании. Время возвращения Белоусова и Семенова давно истекло. Такие минуты, пожалуй, самые тяжелые и неприятные: неизвестность о судьбе боевых друзей угнетает, заставляет строить самые различные предположения. Друг Леонида Георгиевича Сербин взволнованно ходил по взлетной полосе, а механик Белоусова, молодой еще паренек, до боли в глазах всматривался в даль.
Уже терялись последние надежды на возвращение летчиков, как к Сербину подбежал дежурный и выпалил:
— Порядок! Целы, невредимы! Сели недалеко от переднего края. Сейчас посылаем горючее.
— А я что говорил! Ведь это же Белоусов! — радостно крикнул механик.
Вечером проходило партийное собрание: подводились итоги боевых действий подразделений. Внимательно слушали коммунисты тех, кто делился опытом своей боевой работы. Выступил ведомый Белоусова Семенов, рассказал о том, как раскрыта была хитрость врага, замаскировавшего сараями зенитные орудия. Белоусов молчал. Его мучила боль. Как он ни берегся, но лютые морозы сделали свое дело. Даже здесь, в тепле, Белоусов сидел в наглухо застегнутом шлеме, чтобы не показывать однополчанам свое пылающее, воспаленное лицо.
Когда взгляды товарищей стали откровенно недоуменными и требовательными, а комиссар полка прямо сказал, что всем интересно было бы послушать ведущего, Белоусов встал. Обычно немногословный, на этот раз он был еще более краток.
— Семенов все рассказал. Так оно и было на самом деле. Нам надо очень тщательно искать врага, как бы он ни прятался. Искать и поражать.
Вскоре Белоусова вызвали в штаб ВВС Балтики. Здесь были собраны особо отличившиеся в боях балтийские летчики. Леонид Георгиевич получал первую правительственную награду — орден Красного Знамени.
А. А. Жданов, вручавший ордена, обратил внимание на лицо Белоусова. А когда узнал о случившемся еще в мирное время и о боевых делах летчика, он посоветовал командованию немедленно направить его закончить курс лечения.
— Уже одно то, что капитан Белоусов воевал при таком состоянии здоровья, является подвигом, — сказал Жданов. — Таких людей надо беречь.
По соглашению с Финляндией в 1940 году полуостров Ханко перешел в аренду Советскому Союзу. Здесь разместились стрелковая бригада, подразделения моряков и специальных войск, авиационный полк. Сюда, в свой полк, по окончании лечения глубокой осенью вернулся Леонид Георгиевич.
Вскоре командование решило оставить на полуострове одну эскадрилью истребителей И-153. Эти очень маневренные самолеты любовно называли «чайками». Командовал эскадрильей Белоусов.
В мире было неспокойно. Полыхала вторая мировая война, развязанная гитлеровской Германией. Фашистские орды терзали захваченные земли, их кованые сапоги топтали дороги Европы. Тревожно было и на Ханко: рядом, на финской земле, уже давно находились гитлеровские войска…
Дни в эскадрилье проходили в напряженной боевой учебе. Жили по готовности номер один. Так, в полной боевой готовности, и встретили белоусовцы начало Великой Отечественной войны.