Но я этого не подпишу.
Один из приставленных ко мне стражей — мой давний знакомец. Звать его Полемон, родом он из Аркадии. Хороший парень, я помню его еще по строительству Кандагара.
Полемон приносит мне тайком немного похлебки и полкувшина вина.
— В чем, вообще, проблема? — спрашивает этот малый. — Чего ради ты так упираешься?
Я рассказываю ему о Луке, о том, как много для него значила правда.
— Парень, ты понимаешь, что влез в дерьмо по уши? Эти уроды умеют дожать человека.
Да, это я понимаю.
— Не сомневаюсь, они и про меня что-нибудь сочинят.
— Провалиться мне на месте, парень, если ты тут не прав. Наврут с три короба, а я подмахну. Все мы подмахнем, если скажут.
Я вымотан до предела, но переутомление и перевозбуждение не дают мне заснуть и подремать. Перед моим внутренним взором стоят глаза Луки, мне не уйти от этого взгляда. Значит, надо готовиться к худшему. Другого выхода у меня нет: я просто не могу оскорбить лжесвидетельством память покойного друга.
Через какое-то время в лагере поднимается переполох — отыскался след Спитамена. Сыплются приказы, к полудню намечено выступление. Наше подразделение опять вливается в состав своей части. С ней оно и отбудет. Но без меня.
Пожалуй, сейчас для меня это худшая пытка. Мои друзья будут в рейде. Как я смогу оставаться в тылу?
Поскольку содержимое складской палатки начинают, готовясь к маршу, грузить на мулов, меня вышвыривают оттуда взашей. Я снова оказываюсь в первом шатре, откуда слежу за своими товарищами, торопливо снаряжающимися в дорогу. Это просто невыносимо. Ко мне приставлены новые караульные. Им велено следить, чтобы я сидел смирно, не дергался и держал язык за зубами. Они и следят, но когда Флаг со Стефаном, поравнявшись с моей «темницей», придерживают коней, эти малые тоже не рыпаются. Внутрь шатра подъехавшие вроде не рвутся, а насчет всего прочего караульным приказа никто не давал.
— Не дрейфь, — ворчит Флаг. «Дерьмо это, и ничего больше», — говорит его хмурая ряшка.
Стефан лишь молча постукивает себя по макушке. Что означает: «Не будь таким олухом, олух».
Меня опять переводят на новое место, уже в царскую зону. Теперь моей тюрьмой становится очень просторный шатер, разделенный на несколько секций. Время идет, минует полдень, а я все кисну, томясь ожиданием. Как там, хотелось бы знать, моя лошадка, надеюсь, о ней позаботился кто-нибудь?
Полог отодвигается, и внутри появляется давешний большой чин, но на сей раз не один, а сопровождая совсем уж важную шишку. Персона морщится, всем своим видом показывая, что не имеет намерения тратить свое драгоценное время на всякую ерунду, потом швыряет на стол пергамент и приказывает мне подписать его.
Как же, конечно, уже разбегаюсь!
— Провались ты в Аид! — орет персона, треснув в сердцах кулаком по столу. — Ты что, хочешь сделать меня убийцей?
Я молча стою, руки по швам.
— Позор! — вопит пришлый начальник. — Ты бесчестишь корпус!
Откричавши свое, он выметается.
Давешний командир молчит. Потом жестом предлагает мне сесть. Садится сам. Наливает из кувшина чашу и подает мне.
— Это всего лишь вода.
Я принимаю чашу. Он улыбается.
— Жаль, что твоего брата Филиппа нет в лагере. Мы бы непременно позвали его сюда, может, хоть он бы тебя урезонил.
Мой собеседник присматривается ко мне и качает головой.
— Но ты бы ведь и его не послушался, правда?
Он достает другой документ, кладет на стол и толкает ко мне.
— Это твоя долговая ведомость.
Перечень всего, что я задолжал в армейскую казну.
Он ждет, пока я пробегаю весь список глазами. Впечатляет — тут и стоимость лошадей, и всякие там авансы, подъемные… Много чего. Реестр строк на сорок.
— Это можно порвать.
Появляется еще один пергамент: мой служебный контракт.
— А это можно сократить на год.
Он ловит мой взгляд, смотрит прямо в глаза.
— Ну и наконец, о наличных деньгах. Ты повышаешься в звании. Бронзовый Лев у тебя есть, и я не вижу причин, почему бы не дать тебе Серебряного. А с этой наградой вручаются и два годовых жалованья. Плюс поощрение, плюс пособие ойкос. Девчонку твою заберем в Наутаку: зимой там ей будет теплей.