Весной, на торжественном построении перед индийским походом, нашему отряду случилось промаршировать мимо варварской конницы, которая оставалась в Афганистане, чтобы под знаменами Александра хранить и оберегать этот край. Там был и эскадрон сородичей Шинар с Базом. Я узнал лица, я видел их на джирге. Так вот, значит, чего мы тут добились? Какого же памятника заслуживает столь выдающееся военное достижение? Те же самые люди под началом тех же самых вождей в тех же самых местах и с теми же целями несут ту же самую службу, только за это им Македония теперь платит деньги!
Снежинку, мою замечательную кобылку, я продал. Что-то у нас перестало с ней клеиться.
Да и насчет отставки я передумал. Решил тянуть дальше армейскую лямку. Завербовался еще на два срока. Опять в пехоту. Почему нет, раз берут с повышением? Нынче я в том же ранге, в каком был Флаг.
А вот мой старый друг и наставник свое прошение не отозвал. Говорит, стосковался по дому. И теперь учить уму-разуму недотеп из нового пополнения приходится мне. Они неуклюжие и глупые, как кутята, и я гоняю их почем зря, вышибая из них весь этот щенячий дух. Иначе нельзя, если хочешь, чтоб сопляки были живы.
Зато со Стефаном мы по-прежнему вместе. Можно сказать, зацепились за один гвоздь. Уж больно ему охота повидать Индию. Он теперь вышел в старшие командиры и богат, как старомакедонский князек, хотя все свои сокровища отсылает домой, а себе оставляет ровно столько, чтобы не беспокоиться о хорошем оружии и доспехах. Его послушать, так ничего больше воину и не нужно.
Наступает последнее утро. Мы, Флаг и я, прощаемся в Долине Скорби.
Он лезет в мою котомку, роется там, выуживает старую шапку Толло, ту самую, с парой кабаньих клыков, и нахлобучивает ее мне на башку.
— Ну вот, совсем другое дело. Так-то оно лучше.
Рядом со мной стоит Гилла. Ее и маленького Луку я принял под свое покровительство. Чтобы парень не рос без мужчины. И вообще он теперь мне вместо сына.
— Солдатом будет, а? — спрашивает Флаг.
Мы ржем. Ясное дело, что бы я сейчас ни сказал, кем же ему еще быть?
В то же утро, но несколько раньше, у меня состоялась еще одна встреча.
Я встал с рассветом и пошел по сумеркам проверять, как формируется вьючный обоз. Гляжу, вдоль колонны галопом скачет Филипп. Он тоже отправляется в Индию, но со штабными частями. Весь такой деловой, озабоченный, однако снисходит до младшего брата. Останавливается, спешивается, осматривает мое снаряжение.
— Ты разбиваешь мне сердце, Матфей, — заводит он свою всегдашнюю песню. И как всегда, чуть ли не со слезами. — Вот вижу тебя здесь и думаю: сбылись мои худшие опасения.
Но тут, хвала богам, спереди доносится шум: голова колонны приходит в движение. Когда македонская армия выступает куда-нибудь в полном составе, походный порядок традиционно определяется заслугами и боевой значимостью корпусов. Место войск Койна, к каким причислен и мой отряд, прямо за гвардией Александра.
Филипп снова садится в седло и уже с высоты протягивает мне руку. Я пожимаю ее.
— Ну, не лезь, куда не надо, — говорит он мне.
— А ты, смотри, не носись сломя голову.
Брат натягивает поводья, пришпоривает коня и сломя голову несется дальше.
На равнине, которую занимал лагерь, виднеются остовы сворачиваемых шестнадцатиместных шатров. Жить в них удобно, но на марше не до удобств. Эти палатки, как и лагерные кухни, с основными силами не отправятся, а потащатся позади, в обозе с тяжелой кладью. В походе солдатам придется спать в бичи из козьих шкур, а пробавляться захваченным с собой провиантом, скоропальными хлебцами и всем, что попадется в дороге. Пойдем мы тем же самым путем, по которому три весны назад спускались с перевала Кавак.
Правда, на сей раз колонна двинется нижними, не столь трудными тропами. Мы надеемся к концу лета выбраться из Кабульской долины и по осени сойти в Пенджаб.
«Сын мой, неужто я потеряла тебя навеки? — пишет моя матушка. — Неужели мне никогда уже не обнять тебя?»
Чем могу я утешить дорогую моему сердцу тоскующую старушку? Как объяснить ей, почему мои ноги уносят меня все дальше от дома? Кем стал бы я по возвращении? Еще одним угрюмым молодым стариком, изломанным войной ветераном, не нужным ни своей семье, ни своей стране, ни себе самому.
Когда-то я мечтал стать солдатом. Теперь я солдат. Правда, несколько не такой, каким хотел быть, но что вышло, то вышло.
Ну вот, пора и нам пошевеливаться. Мы вливаемся в движущуюся колонну. Первый дневной переход никогда не делают длинным, чтобы иметь возможность устранить выявленные недочеты или послать за чем-то забытым.