— Боюсь, я не смогу идти, — еле выговаривает бедняжка.
— Я понесу тебя, Шинар. Я совсем не сержусь. Мне только жаль и тебя, и ребенка… — «Нашего» хотел я сказать, но не смог. — Малыша, которого нас лишила людская жестокость.
Шинар обнимает меня и пытается приподняться.
— Помоги мне, Матфей, — шепчет она.
Книга шестая
Большое наступление
31
Что свидетельствует о том, что местность покорена? То, что окрестные поселения принимаются поставлять вам провизию.
Зимой продовольственные отряды объехали множество деревень, договариваясь со старейшинами о заготовке съестных припасов и фуража, которые армия по пути следования будет потом забирать за хорошую плату.
И вот мы движемся по намеченному маршруту, но нигде никаких складов нет.
Вступая в каждую мелкую деревушку, мы просто умоляем старейшин, ради них же самих, собрать хоть что-нибудь для приближающихся войск. Если солдаты ничего не найдут, страшно представить, чем все это обернется. Крепких мужчин в селениях не осталось, все они отправились к Спитамену. Мы имеем дело с одними старыми пердунами, а те наотрез отказываются что-либо предпринимать, равно как и покидать свои халупы.
Что с ними будет?
— Да ничего такого, чего не случалось бы с ними раньше, — ворчит Стефан.
Южнее Окса Афганистан изрезан зубчатыми, охристого цвета горами, между которыми лежат голые, пыльные, безжизненные долины.
В каждой долине разбросано множество укреплений — древних, изрядно обветшавших прибежищ вечно грызущихся между собою племен. Те форты, что поосновательней, македонцы переустраивают и размещают в них гарнизоны, остальные сравнивают с землей. Нам выпадает случай провести пару дней с инженерной командой, и словоохотливый руководитель работ показывает любознательному служивому люду, что в его деле к чему. Раньше я как-то не задумывался об этих вещах. Обнеси лагерь прочной каменной кладкой — и вот тебе цитадель. Но, оказывается, одной несокрушимости маловато: хорошая крепость должна являть собой звено в целой цепи подобных твердынь, обязательно рассредоточенных так, чтобы их гарнизоны имели связь и возможность в случае нужды прийти друг другу на помощь.
Многое значит и расположение цитадели — ей надлежит господствовать над округой и контролировать подступы к своим стенам.
Современная система взаимосвязанных укреплений вполне способна сбить спесь с любого нагло решившегося атаковать ее войска. Прорвав первую линию обороны, противник наталкивается на вторую и бестолково мечется в зоне всестороннего массированного обстрела. Обустройством таких капканов и занята наша военная инженерия. Обходясь только подручными материалами и минимальным набором инструментов, эти парни неутомимо латают полуразвалившиеся афганские крепостишки, творя при этом настоящие чудеса.
Наш отряд движется на север, патрулируя свой кусок территории, обеспечивая порядок. Дорог здесь нет, только припорошенные пылью плато со змеиными извивающимися следами, обмелевшие речные русла да выветренные ущелья. Навстречу нам вереницами тянутся беженцы. Женщины, закутанные так, что видны лишь глаза, несут узлы с пожитками на головах, за ними плетутся усталые дети и изнывающие от зноя собаки. Стариков везут в тачках. Иных, совсем дряхлых, тащат на волокушах истощенные, еле переставляющие ноги ослы.
В прошлом году всех этих бедолаг повязали бы, чтобы потом продать в рабство, но ныне мы на них даже не смотрим. Кому они нужны? Кто их купит?
Эти изгнанные из своих хижин афганцы полны решимости преодолеть сотни миль, хотя понятия не имеют, что ожидает их за далекими горизонтами. Похоже, они так же тупы, как и упрямы. Впрочем, нарик та? Какая разница?
Выехав на гребень холма, мы придерживаем коней и оглядываемся. Над парой десятков разоренных селений поднимается дым. Ну что тут скажешь? Спустившись к очередной деревушке, мы опять будем убеждать селян спасать свои шкуры, и они нас опять не поймут. Не слушают они нас, вот и все, — по глазам видно, не слышат.
У Шинар тоже бывают такие глаза. Так смотрела она на меня в кухоньке Дарии, где истекала кровью, вытравив плод. Так глядят афганские матери, в чьи дома врываются маки, чтобы схватить и утащить во тьму их сыновей. Гнев и боль в этом взгляде не главное, их застилает всепоглощающее смирение, покорность той неведомой силе, которую мы зовем неизбежностью и в которой они зрят божественное начало.