Ехали спокойно, будто не было ни войны, ни раненых.. Но неспокойно было на душе у Филиппова. Записка Чащиной его чрезвычайно взволновала.
До получения этой записки Филиппов все еще считал, что хотя медсанвзвод и отстал, но работа при таком стремительном наступлении в основном идет гладко: раненые своевременно выносятся с поля боя, случаев обморожения нет. Правда, его напугало сообщение Цырубина о том, что медсанвзвод оказывает помощь раненым из пехотных частей, но потом он себя успокоил: «Задержка не так страшна. Главное, вынести раненого из-под огня, оказать ему первую помощь, отправить к Чащиной. А дальше — в медсанвзвод, оттуда в медсанбат, в армейские и фронтовые госпитали, в глубокий тыл…»
Оказалось, он глубоко ошибался, напрасно глупо успокаивал себя. Путь раненых от Чащиной до медсанбата остается вне контроля бригадного врача. Вся стройная и, казалось бы, надежная цепь эвакуации обрывается. Медсанвзвод далеко, машин нет, раненым нужна срочная помощь. «Учтите, что люди из-за того гибнут», — про себя повторял он в десятый раз слова Чащиной. Все перемешалось, перепуталось у него в голове. Предчувствие чего-то недоброго сковало его. Он и хотел и никак не мог отделаться от этого неприятного состояния.
Филиппов нервно повел плечами, покосился на шофера. Посоветоваться бы сейчас с Наташей. Но она далеко, наверно километров за шестьдесят. У нее теперь самое горячее время: операция за операцией.
«Что же теперь будет? Завалил. Сорвал дело. Нет, нет. Нужно что-то придумать. Что придумать? Медсанвзвод потерял. Машины черт знает где. На чем отправлять раненых? На себе не повезешь. Обрадовался — придумал промежуточный этап. Теперь молись на свою выдумку. Не может быть, чтобы не было выхода. Вот приеду, посмотрю и что-нибудь соображу…»
— Приехали, — сказал шофер, заскрипев тормозами.
Как только Филиппов открыл дверь в помещение, на него наскочил Соболев.
— Что же это получается, доктор? Люди гибнут. Помогать надо. Везти скорее…
— Подождите. Дайте осмотреться, — остановил его Филиппов.
— Вот, пожалуйста. — Соболев провел Филиппова в отдельную комнату.
Слесарев глухо и коротко стонал, уже не просил пить, часто и тяжело дышал открытым ртом. Лицо его было бледно и неподвижно, глаза глубоко ввалились.
Филиппова бросило в жар — раненый мог умереть. Филиппов хорошо понимал, что такое шок. Раненому была необходима самая решительная, самая срочная помощь. Еще час-два — и его ничем не спасти.
На минуту Филиппов представил себе, что уже случилось несчастье: Слесарев умер. Об этом узна́ют раненые, дойдет до комбрига. «Все будут смотреть на меня с укором, назовут каким-нибудь обидным прозвищем, вроде «помощник смерти». Но все это будет «легким ушибом» по сравнению с тем, что придется пережить самому. Сознание, что из-за тебя погиб человек, будет вечно мучить. Но и это не главное. Главное, что человека не будет».
Филиппов метнул взгляд на Соболева, будто спрашивая совета. Соболев смотрел на него хмуро.
Филиппов молча вышел из комнаты. Тотчас к нему подлетел обожженный танкист и, укачивая свою руку, заговорил:
— Что же вы нас держите здесь? Отправляйте.
Филиппов прикусил губы, помедлил: «Только бы не показать им, что я волнуюсь, не знаю, чем помочь», ответил убедительно:
— Успокойтесь, товарищи. Я сейчас же приму меры.
Он выскочил на улицу, забыв прикрыть за собой дверь… На западе не утихала канонада, мелькали трассирующие пули, будто там шел необыкновенный звездный дождь. Филиппов принялся ходить по мощеному дворику взад и вперед. Состояние удрученности, безвыходности постепенно начало как бы отдаляться. Оно вообще не свойственно было Филиппову. Сегодня он не узнавал сам себя. Всегда он был энергичным, волевым, находчивым человеком, а теперь его точно подменили.
«Хлюпик, а не начальник», — обругал себя Филиппов.
В минуты наибольшего нервного напряжения — Филиппов называл это «точкой кипения» — он ругал себя беспощадно. И чем больше ругал, тем ему становилось легче, голова светлела, он мог трезво оценивать всю обстановку.
«Квашня! Кисейная барышня! А ну, думай!»
— В чем суть? — вслух произнес Филиппов. — Где этот проклятый медсанвзвод? Где, взять машины?
Из-за туч снова показалась луна. На снежной дороге блеснула узкая полоса — след саней.
— Постой! Так ведь можно отправить хотя бы срочных! — воскликнул он и поспешил во второй дом.
Перешагнув через порог, он увидел Сатункина.
— На-ка, землячок, — говорил санитар, протягивая раненому кружку с водой. — Ни-ни, не вставай. Я подниму голову-то.