В дверях появился Рыбин — толстенький, похожий на большого ребенка-крепыша: вьющиеся русые волосы, пухлые румяные щеки с ямочками, белые руки, покрытые светлым пушком. И лишь массивные роговые очки, занимавшие чуть ли не половину лица, никак не вязались с его внешностью: делали его строже и серьезнее.
— Что же вы здесь стоите, уважаемый товарищ? — спросил Рыбин. — Давайте ваших раненых.
Возница, видимо не ожидавший, что все решится так скоро, в нерешительности смотрел на Рыбина.
— Чего смотрите? Я командир медсанвзвода. Несите ваших раненых.
Возница бегом кинулся к подводам. Санитары молча поднялись и отправились разгружать машины.
Не прошло и пяти минут, как двое санитаров — Саидов и Мурзин — уже снова устанавливали в перевязочной складной хирургический стол.
— Ай-яй. Якши. Ай-яй, — играя блестящими, черными, миндалевидными глазами и прищелкивая языком, приговаривал Саидов — скуластый, смуглолицый и веселый санитар.
Напарник его — Мурзин — молчал. Он мог молчать неделями. Замкнутый, суровый, выносливый человек, он сутками не отходил от операционного стола, умел не хуже врача накладывать шины, был незаменимым помощником хирурга. Мурзина ценили и уважали в медсанвзводе, но побаивались. Все знали, что если он заговорит, то скажет что-нибудь меткое, хлесткое, если уж назовет кого, то прозвище так прилипнет, что не отстанет.
Два других санитара — долговязый, с длинными руками Бакин и низенький, кругленький, быстрый Коровин — носили тяжелые стандартные ящики. Таскать им было неловко: Бакин поднимал свою сторону слишком высоко.
— Куда тянешь? Тянешь-то куда? — ворчал Коровин, краснея от натуги.
Бакин старался угодить ему: сутулился, вжимал голову в плечи, но ящик с его стороны по-прежнему поднимался высоко.
— Вот жердина-то! — сердился Коровин.
— Затчем ругайся? Сапсем не хорошо. Яман. Свой семья ругайся будем, как работать будем? Ай-яй! — уговаривал их не любивший ссор Саидов.
Санитары ставили ящик на место и, шутливо подталкивая друг друга, как ни в чем не бывало шли за следующим. Хотя им неудобно было работать в паре, они ни за что не хотели расстаться: привыкли, подружились, жить не могли один без другого.
Саидов и Мурзин, развернув еще один хирургический стол, направились в следующую комнату, где хирург Анна Ивановна Золотарева мыла руки в эмалированном тазу, старательно оттирая их щетками.
— Работай, пожалста, Анна Ивановна, — сказал Саидов, показывая в улыбке блестящие зубы.
— Молодцы! — похвалила Анна Ивановна.
Саидов сильнее заулыбался и с еще большим рвением принялся за дело.
Санитары расстелили брезент, уложили на нем ватные матрацы — место для обработанных раненых. Когда появился санинструктор — гвардии старшина Трофимов, рослый, белокурый и красивый юноша, — все было уже вполне подготовлено к работе, расставлено удобно и правильно.
Трофимов, однако, для порядка прикрикнул своим зычным басом:
— Давай, давай, шевелись! Работы не вижу.
Через полчаса люди заняли свои места. Прошла минута ожидания, и в перевязочную внесли первого раненого — Никиту.
— Фамилия? — спросил Гулиновский.
— Сидоренко.
К утру медсанвзвод обработал раненых пехотинцев.
Рыбин разрешил подчиненным отдохнуть, рассчитывая на рассвете догнать бригаду. Сам же он уединился в перевязочной, достал из кармана свернутую вдвое школьную тетрадь и принялся в нее что-то старательно вписывать.
Ветер, подвывая, швырял в стекла горсти сухого снега. Где-то совсем близко бухало тяжелое орудие.
После напряженной работы тишина была особенно тягостной. Хотелось спать, но возбуждение все еще не проходило, и сон не брал. Усталые люди молча сидели на матрацах, пили чай, вскипяченный заботливым старшиной. Изредка перебрасывались короткими фразами:
— Как-то там наши?
— Якши! Раненый мало.
— Бежит немец-то.
— Драпает, гадюка.
— Говорят — Первый Белорусский двинулся.
— И Первый Украинский тоже.
— Эх, братцы, вся Россия двинулась!
— Кабы не ранение, пошел бы и я в батальон, — мечтательно проговорил Бакин.
Все замолчали. Видимо, многих потянуло в свои подразделения, откуда они были взяты, кто после ранения, по состоянию здоровья, кто по возрасту.
— А верно, Анна Ивановна, что бригадный капитану нашему друг?
— Да, они вместе учились.
Опять наступила тишина.
Начальник аптеки, старший лейтенант медицинской службы Хихля, подперев руками седую голову, замурлыкал всем знакомый мотив. Точно рассердившись, порыв ветра заглушил мелодию. Тогда Хихля запел громче: