Филиппов заметил, что Рыбин похудел: исчезли ямочки на щеках, лицо осунулось, вытянулось, постарело.
Филиппову пришло на память, как Саша все зимы ходил в легоньком осеннем пальто, в сапожках, а деньги, заработанные черчением, аккуратно посылал матери, писал ей бодрые письма, в которых клялся, что ему и так тепло. Теперь некому посылать письма: мать и младшая сестренка убиты фашистами при бомбежке Смоленска.
— Садись, — сказал Филиппов, — рассказывай, где пропадал двое суток?
Рыбин сел напротив него, снял очки, достал из кармана платок и, протирая стекла, начал говорить:
— Видишь ли… Получилось действительно нехорошо. У тебя, возможно, были большие неприятности?
— Отвечай на мой вопрос.
Рыбин рассказал все: как поступали раненые из соседних пехотных частей, как оперировали Петра Ивановича Слесарева, других.
Филиппов слушал, не перебивая, в душе удивляясь тому, о чем так просто говорил Рыбин.
— Неужели столько раненых пропустили?
— Да, да. За двое суток сто девяносто шесть человек.
— Это много. Работу провернул большую.
Но тут Филиппов вспомнил, как стонали раненые и просили: «Ну что вы нас держите, отправляйте скорее», как его отчитывал комбриг, вспомнил свое глупое положение и заговорил резко, сердито:
— А вообще ты поступил неправильно. Слесарева оперировать не нужно было. Раненые из других частей к нам поступать не должны.
— Конечно. Но куда же их деть? Ведь соседи — не бросишь, не откажешь…
— А я вот сейчас проеду к начсанарму и попрошу, чтобы он подействовал на начальников санитарных служб этих частей. — Быстрым движением руки Филиппов пригладил прядку волос, упавшую на лоб. — Пусть живее работают, поспевают. Какого черта, в самом деле, за нашими спинами прячутся.
Рыбин, щуря глаза, посмотрел на Филиппова, надел очки, еще раз посмотрел.
— Что ты меня разглядываешь? Давно не видел?
— Мы с тобой впервые сталкиваемся по работе. А то все учились.
— Учились! — перебил Филиппов. — Когда учились, все было ясно. На каждый случай — готовый рецепт. А вот сейчас попробуй. — Он говорил быстро, энергично, ударяя ребром ладони по столу. — Танки уходят вперед, ты отстал, раненые скапливаются, отяжелевают.
Рыбин смутился:
— Извини. Учту. Буду торопиться.
— Извинять мне нечего. А изволь не задерживаться сутками, не отставать, — тоном приказа продолжал Филиппов. — И предупреждаю: еще повторится — сниму и в батальон отправлю.
На лбу у Рыбина выступили капельки пота, он поспешно стал надевать очки и все никак не мог зацепить роговой дужкой за ухо.
— Комбриг вызвал, вон, говорит, из бригады.
— И… и что?
Рыбин придвинулся поближе, сочувственно склонил голову.
— Пока оставил. Спасибо Загрекову. — Филиппов помедлил, потом, вспомнив что-то, неожиданно спросил: — Что это за трофеи? Какие это чемоданы у тебя появились?
Рыбин растерянно развел руками:
— Видишь ли… Ситуация такая… Я тебе все объясню.
— Не объяснишь, а сейчас же принесешь сюда все твое добро. — Филиппов подчеркнуто иронически произнес последнее слово. — Я хочу посмотреть, до чего ты дошел.
— Зачем же приносить? Это абсурд, я тебе сейчас все объясню.
— Не хочешь? — Филиппов смерил Рыбина презрительным взглядом. — Ну так я сам пойду посмотрю.
Он встал, открыл дверцу, выпрыгнул на улицу. Рыбин выскочил вслед за ним.
— Это я сам выдумал… Понимаешь? Тактический ход.
Филиппов не слушал.
— Где? — спросил он.
— В аптеке.
Они подошли к аптечной машине. Из кузова выглянул Хихля. Он поздоровался с начальником и, выпрыгнув из машины, сказал вполголоса:
— Товарищ каштан, у мене до вас діло.
— Чего еще?
Хихля жестом объяснил, что дело секретное. Они отошли в сторонку.
— У медсанбаті цікавляться, чому не пишете?
— Передай, что не о чем пока писать. Хорошего мало.
— Слухаюсь.
Рыбин уже оправился от неожиданности, успокоился. Они влезли в машину, зажгли свет.
— Показывай! — потребовал Филиппов.
Рыбин покашлял в кулак.
— Может быть, все-таки выслушаешь?
— Показывай!
Рыбин сделал головой такое движение, будто ему был тесен ворот, достал из-под ящиков чемодан, поставил его у ног Филиппова, открыл и сделал рукой шутливый жест:
— Прошу.
— Что это?
— Трофеи.
— Ты дурака не валяй. Где еще чемоданы?
— Других не имею.
Филиппов посмотрел на него пристально и, видя, что Рыбин говорит правду, облегченно вздохнул и засмеялся: