— Ты напрасно нервничаешь, Константин Григорьевич. Я уверен, что все обойдется хорошо.
— Что ты меня уговариваешь? Не первый день воюю.
— Тем более. Ты должен сейчас ни о чем, кроме боя, не думать. Бой мы обязаны выиграть и выиграем.
Бударин властно притянул Загрекова к себе, крепко обнял и поцеловал.
XIX
Под старой сосной, пригнувшей ветви почти до самой земли, Загреков собрал механиков-водителей. Беседа длилась минут тридцать. В заключение он спросил:
— Как, богатыри, возьмем Яблонск?
— Так точно, возьмем, товарищ гвардии подполковник, — дружно ответили танкисты.
— Все зависит от того, — обводя внимательным взглядом лица бойцов, говорил Загреков, — успеем мы проскочить переправу или нет. Если успеем — выполним задачу, не успеем — противник взорвет переправу. Понятно?
— Понятно!
— Поэтому выжимайте из машины все, что она может дать. Скорость, скорость и еще раз скорость. Ясно?
— Ясно.
— Не подведете?
— Не подведем.
— Вот и отлично. Стало быть, договорились. Вопросы есть?
— Есть! — выкрикнуло одновременно несколько человек.
— Слушаю.
Танкисты медлили, переглядываясь.
— Что же вы молчите?
— А вы с кем поедете, товарищ гвардии подполковник?
— Там видно будет.
Механики-водители, разойдясь по экипажам, предупредили своих товарищей:
— Смотрите, ребята, Загреков может прийти. Чтобы в машине порядочек был…
Вечерело. На небе уже нельзя было увидеть движения облаков. С каждой секундой небо становилось темнее, нависало все ниже. Снег покрывался серой, унылой краской. Зеленые сосенки стали синими, деревья казались плоскими. За десять шагов не узнать было человека — он походил на тень, на дерево. Танки напоминали больших слонов, которые насторожились, вытянув хобот, точно прислушиваясь к удаляющемуся гудению броневика. Этот звук долетал совсем о противоположной стороны, из-за реки. От полевой кухни доносились голоса людей, звон котелков, смех. Слышалась автоматная стрельба, как будто стреляли из соседнего оврага. На самом деле стреляли далеко, за несколько километров, на юге, где воевала другая бригада. Ночь надвигалась. Людские голоса становились глуше, стрельба затихала, гудение броневичка таяло.
На какое-то мгновение наступила тишина. Полная тишина. И в это мгновение Дронов громовым голосом, прозвучавшим особенно зычно, подал команду:
— По машина-ам!
Тотчас все загудело, загремело вокруг. Задрожали деревья, осыпая с ветвей пушистый снег. Еще миг — и танки сорвались со своих мест. Они двинулись почти все сразу, сначала беспорядочной лавиной, затем в их движении появилась какая-то система: часть машин выходила вперед, часть намеренно отставала. Выехав на равнину, они на ходу построились в две линии. Недружный рев моторов постепенно перешел в однообразное гудение. Танки батальона шли на одинаковой скорости, словно сердца сидящих в них людей бились в одном ритме. Было ясно: движение машин продумано заранее и направляется умелой рукой командира.
Танк Загрекова мчался во второй линии. Его незаметно оберегали, стараясь не выпускать вперед.
Машины первой линии, одна за другой, выскакивали на шоссе.
Немцы осветили весь берег ракетами, но стрельбы все еще не открывали.
— Они думают, что переправа минирована! — крикнул Загреков командиру машины. — Пусть думают.
Скорость хода нарастала. Моторы запели высокими голосами. Казалось, машины вот-вот оторвутся от земли. Расстояние между передним танком и переправой сокращалось с каждой секундой. Двадцать… десять… пять метров… Головная машина влетела на переправу.
И теперь, видя, что переправа не взорвалась, враг открыл ураганный неточный огонь. И на шоссе и на переправе рвались снаряды.
Головная машина остановилась, задымила. Танки, скрежеща гусеницами, протяжно взревели и замедлили ход.
Это промедление решало судьбу всей операции.
— Почему замедлил?! — закричал Загреков водителю. — Давай больше газу! Больше газу! Крой прямо на переправу! — Он повернул разгоряченное лицо к радисту: — Передай: коммунисты, за мной!
Танк рванулся, перескочил кювет, обогнал передние машины и вихрем пронесся по переправе.