— Успеешь, успеешь, — успокоили его танкисты.
Годованцу и некуда было торопиться. Пришел он сюда, чтобы побыть около машин. Почти всю войну он был механиком-водителем. Тяжелое ранение вынудило его перейти на «санитарку». Но любовь к танку не пропала. Он тосковал по машине.
Годованец влез на броню, поздоровался с товарищами. Ему пододвинули котелок, наполненный медом, галеты. Луч солнца расплылся на котелке ярким пятном.
Годованец без лишних слов достал из-за голенища ложку и приступил к делу. Подождав, пока он заморит червячка, Любопытный спросил:
— Что нового, товарищ гвардии сержант?
— В каком смысле? — уплетая за обе щеки, спросил Годованец.
— В работе.
— Что ж моя работа? Раненых вожу, бригадному помогаю.
— Что он, бригадный-то?
— А ничего. С характером. Настоящий.
— Не сердится?
— Гм… — Годованец поморщил нос. — Чего же ему сердиться? Доктора — народ вежливый. Дело имеют с людьми ранеными. А к раненым подход нужен.
— Ну а с вами-то как он? Не придирается?
— Хватит тебе тарахтеть, — вмешался Соболев. — Дай человеку поесть. Лучше скажи, Годованец, почему мы остановились?
— Обстановочка, видать, осложнилась.
— Почему ты так думаешь?
— По Ваське Куркову вижу.
— Чего-чего?
— По Ваське Куркову, говорю. Прохожу сейчас мимо радийной — комбриг, наверное, по радио разговаривает, — а Васька вокруг машины так и ходит, так и ходит.
— Тоже мне примета!
— Бабушкина, — ввернул Федя Васильев.
— Ты не смейся. Я Ваську знаю, в одном взводе служили. Если что не так, он места себе не находит.
— Посмотрите! Что это? — воскликнул Любопытный, показывая ложкой в сторону ближнего домика.
Из раскрытого настежь окна высовывались две похожие одна на другую польки. Одна приколачивала к раме палку, вторая придерживала двухцветное — красное с белым — полотнище. На улице под окном стоял щупленький старик и что-то кричал им, размахивая руками.
— Что они, а? — спрашивал Любопытный.
— Флаг свой национальный вывешивают, — объяснил Рубцов. — В честь освобождения.
— Вот здорово! Ведь это мы их освободили.
— Стало быть, ждали, зараньше флаг-то приготовили.
Древко прибили. Первая полька попробовала, крепко ли оно держится, вторая выпустила полотнище из рук. Ветерок расправил его и принялся полоскать в воздухе.
Танкисты подняли руки над головой и приветливо помахали полькам. Польки увидели и, счастливо улыбаясь, помахали в ответ, а старик прокричал:
— Нех жие червоно войско!
А вокруг уже стучали молотки, точно старик подал команду соседям. Над домами появились национальные флаги. Они радостно похлопывали на ветру, залитые щедрыми лучами солнца.
III
Бударин обходил колонну. Он был в шлемофоне, все в той же куртке, покрытой масляными пятнами. Застежка-«молния» сияла слепящей глаза полоской.
Он шел прихрамывая, опираясь на трость, от длительной тряски ныло раненое бедро. Под ногами с тонким звоном ломался ледок, быстрые белые змейки расползались во все стороны. Комбрига сопровождала группа офицеров управления.
Бударин останавливался возле каждого танка. Танкисты вскакивали с места. Он стучал палкой по броне, спрашивал:
— Как здоровье экипажа?
— Все здоровы, товарищ гвардии полковник.
— Как мотор?
— В порядке, товарищ гвардии полковник.
— Сколько снарядов?
— Боекомплект, товарищ гвардии полковник.
Подбегали запыхавшиеся комбаты, докладывали о состоянии батальонов.
— Все ясно, — выслушав доклад, говорил Бударин и шел дальше.
Комбаты пристраивались к группе сопровождающих.
Бударин все хотел взвесить лично. Задача предстояла трудная: занять круговую оборону. Танкам без пехоты держать оборону тяжело. А пехоты в бригаде осталось немного — меньше ста человек.
«Народ все больше молодой: выдержит ли? Выстоит ли? — думал Бударин. — Каждому придется воевать за десятерых».
Он подошел к очередной машине, постучал тростью по броне, вгляделся в лица бойцов.
— Как мотор?
— Работает, товарищ гвардии полковник.
— Сколько горючего?
— До Берлина хватит.
— Ха, до Берлина. Орел!
Танкист выразил мечту всех воинов, в том числе и его, Бударина, мечту. Не один раз думал комбриг о последних днях войны. Заветным его желанием было участвовать в штурме Берлина. В глубине души Бударин был обижен на свою судьбу. Вначале бригада повернула на север, вместо того чтобы идти на запад, теперь приказано занять оборону. Ну разве это не досадно? Почти все бригады идут вперед, гонят отступающего противника, а он, Бударин, уже отстал.