Танкисты несли потери. Из трех связных, посланных Будариным в батальон, ни один не вернулся обратно.
Раненые в медсанвзвод все прибывали и прибывали.
Сначала их аккуратно укладывали на матрацы, головой к стене, локоть к локтю. Когда матрацы кончились, начали укладывать на брезент, ставить в проходах на носилках, на любое свободное место. Хихля на двух ЗИСах отвез раненых в медсанбат, но и после этого легче не стало: через какой-нибудь час после очередной контратаки фашистов отсеки вновь наполнились ранеными. Стало ясно, что оборудованными отсеками, не обойтись, надо занимать новые.
— Товарищ Трофимов! — позвал Рыбин, выйдя из перевязочной и снимая отпотевшие очки.
— Слушаю, товарищ гвардии капитан.
— Придется вам добраться до бани. Там в одевалке есть ковры, мы их постелем на пол.
— Ясно. Разрешите идти?
Рыбин обратил внимание на Бакина. Санитар стоял посредине отсека ссутулясь, держа в руках поильник с водой, и, медленно поворачивая голову, оглядывал раненых.
— Вы что? — спросил Рыбин.
— Мне, товарищ гвардии капитан, так виднее. Нужда придет, я в любой конец достану.
Из дальнего угла попросили пить. Бакин сделал прыжок, как заправский вратарь, и через мгновение был уже там. Рыбин только головой покачал и пошел в перевязочную.
Коровин и Саидов носили раненых бессменно в течение тридцати часов. Они пошатывались от усталости, у обоих ныли плечи и спины. От тяжелых носилок ладони отекли и покрылись кровавыми мозолями. Руки пришлось забинтовать.
— Вы, ребята, в лайковых перчатках работаете. Белоручки, — шутили бойцы.
— Лайковые-то они лайковые, — отвечал Коровин, — только подклад кровяной.
В перевязочной шла безостановочная работа. Гулиновский громко сопел и задавал вопросы каждому внесенному санитарами раненому:
— Фамилия? Быстрее!.. Имя, отчество? Яснее!..
Не дописав последних букв, он закрывал глаза и дремал до той поры, пока не вносили следующего раненого.
Анна Ивановна, как всегда, работала на двух столах: пока на одном раненого подготовляли к операции, на другом происходила операция.
Ни одним словом, ни одним жестом не выдавала Анна Ивановна своей усталости. Никто не знал, как у нее горели подошвы, как остро болели икры, как ей хотелось скинуть сапоги и посидеть прямо на полу хоть несколько минут.
— Потерпи, дорогой. Потерпи, родной. Для тебя делаю, — говорила она раненому.
Посмотрев в ее добрые глаза, раненый переставал стонать, будто и в самом деле боль утихала.
— Анна Ивановна, вам совершенно необходим отдых, — сказал Рыбин, смазывая концы пальцев йодом. — Я готов вас заменить.
— Оставьте, Александр Семенович, я еще могу работать.
— Вы обязаны, по возможности, сохранять силы. Это очень важно для раненых, — настаивал Рыбин.
Анна Ивановна подняла голову, на секунду оторвалась от работы:
— Спасибо вам, но позвольте мне самой распоряжаться своими силами, Александр Семенович. Я вас очень об этом прошу.
Рыбин постоял, подумал, приказал:
— Товарищ Мурзин, поставьте еще один стол. Для меня.
Мурзин молча выполнил приказ.
В подвале появился Филиппов, запорошенный землей, но, как прежде, подтянутый и собранный. Его сопровождали Сатункин и Годованец.
— Ну и ну! — весело сказал он санитарам, стряхивая землю с одежды. — Пока до вас добрался, всего обсыпало.
— Беречься надо, товарищ капитан. Дела-то такие… накроет, — посоветовал Коровин.
— Хорошо. Уберегусь, — просто сказал Филиппов. — Как работается?
— Да ничего… Справляемся.
— А где же твой дружок закадычный, Бакин? Почему один работаешь?
— Да тут такое дело…
— Большой шибко, длинный. По лестнице не проходит, — поспешил объяснить Саидов.
— А зачем перевязали руки?
— Оно не так скользит, товарищ капитан… вроде бы для удобства, — пробормотал Коровин, пряча забинтованные руки за спину.
— Рационализация, стало быть?
— Она самая.
— Развяжите-ка. Посмотрим.
— Может, к капитану пройдешь, товарищ начальник? Капитан тут, пожалста, — попытался выручить напарника Саидов.
— Пройду, пройду, разбинтовывай.
Коровин нехотя снял бинт. Филиппов поднес ладонь санитара к лампочке и нахмурился. Ладонь была иссиня-красной, обезображенной и представляла собой сплошную мозоль. Филиппов сочувственно смотрел на санитара, а тот виновато моргал, переминаясь с ноги на ногу.
«Вот она, истинная самоотверженность, — подумал Филиппов, — без крика, без рисовки. Работает, покуда хватит сил, и никаких наград не просит. Работает, потому что так надо».