В комнату возвратился Бударин, добрался до своего стола, тяжело опустился на стул. Разговор с генералом взволновал его.
Генерал сказал:
— Прошу продержаться еще двое суток. Это необходимо. Ваша бригада связывает значительные силы противника и держит коммуникацию. Понимаешь?
— Ясно, товарищ гвардии генерал.
— Через двое суток мы обязательно увидимся.
— Понимаю.
— Ну как, голубчик?
— Продержусь.
Голос у генерала был непривычно мягкий. Бударин понял, что эти сутки будут для бригады особенно трудными. Разбитые фашистские части из последних сил будут рваться к Сянно. Нужна готовиться к жестокой борьбе.
Бударин оглядел своих офицеров, своих орлов. Вот у стены, положив перебинтованную голову на плечо соседа, спит гвардии капитан Петров. Он пришел в бригаду младшим лейтенантом. Бударин часто поругивал его за лихость, за безрассудное геройство. А на днях он своими ушами слышал, как Петров отчитывал подчиненного: «Не лезь на рожон. Соображай! Оторвет башку, другую не купишь…» Вон в углу, уткнувшись в чьи-то колени, спит гвардии старший лейтенант Вахлаев. Когда-то он не нравился комбригу: при встрече со старшими офицерами смущался, краснел; рассказывали, что он стихи пишет. Бударин звал его красной девицей, а под Сталинградом в решающую минуту Вахлаев поднялся под огнем противника во весь рост, крикнул:
— За мной, ребята! Не допустим гада до Сталинграда!
Бударин лично приколол к его груди орден Красного Знамени.
«Нет, — думал комбриг, с отцовской любовью оглядывая лица спящих, — не зря мы воевали в гражданскую, не напрасно трудились все эти годы. Выросло прекрасное поколение, надежная смена! Генерал может быть спокоен. Приказ будет выполнен».
Взгляд комбрига упал на Филиппова.
— Кому пишешь?
Филиппов помедлил, но ответил честно:
— Невесте.
— Той, что в медсанбате, говорят, осталась?
— Да.
— А ты почему не женился?
Филиппов пожал плечами и, поборов неловкость, ответил:
— Рановато еще, товарищ гвардии полковник. Вдруг что случится?
— Ничего, орел, не случится. Женись. Вот как на формировку остановимся — разрешаю. Только на свадьбу пригласить не забудь. Небось о сыне мечтаешь?
Филиппов смущенно улыбнулся, сказал тихо:
— О сыне.
Бударин безнадежно махнул рукой:
— Все мужчины такие. Я вот тоже по молодости ждал сына, а родилась дочь.
— У вас есть дочь? — удивился Филиппов, никогда раньше не слышавший о личной жизни комбрига.
— А ты что, думаешь — я на танке женат? — Бударин добродушно засмеялся. — Есть, да еще две. — Глаза Бударина наполнились теплым светом, лицо смягчилось.
Он расстегнул куртку и ворот гимнастерки и сразу сделался таким домашним, простецким.
«Я считал его вначале жестким, недоступным, — думал Филиппов, — а он вон какой…»
— Дочери у меня хорошие, — с гордостью говорил Бударин, — обе комсомолки. На «Уралмаше» работают. Старшая у меня в детстве все болела. Знаешь, как военному приходится: сегодня — здесь, завтра — там. Думал — не уберегу. А сейчас такая здоровенная дивчина — вся в меня. Зато младшая — в мать: танцует, на рояле играет. Так что я вполне примирился, доволен. И дочка — совсем неплохо, не хуже сына.
— Трудно сейчас начинать жизнь, товарищ гвардии полковник. У нас ведь ничего нет: у нее чемодан, у меня чемодан — вот и все имущество.
— Ерунда, орел. Пустяки. Кончится война — все будет. Только живите дружно да работайте так же отлично, как воевали…
Опять резко и протяжно зазвонил телефон. Немцы наступали сразу с трех сторон — пехота и танки.
Бударин торопливо застегнулся, поднял офицеров на ноги, сделался строгим и твердым.
— Приказываю: первому и второму взводам третьего батальона перерезать дорогу на фольварк. К станционной будке выставить два противотанковых орудия. Подпустить танки. Бить в упор. Ясно?
Снова все пришло в движение. Вновь захлопали двери, загудели моторы.
Бударин и Филиппов пошли к радиомашине.
— Постой минутку, — сказал Бударин.
Они остановились, прислушиваясь. Сквозь гул близкой пальбы доносилась отдаленная канонада. В короткие паузы между взрывами можно было услышать очереди крупнокалиберных пулеметов.
— Тяжелыми ударили, — определил Бударин.
— А я не разобрал.
— Ну как же ты, орел? — с упреком произнес комбриг. — Вот послушай-ка.
— Да, да, — чтобы успокоить комбрига, поторопился подтвердить Филиппов.