«Ну как же я раньше, лопух?» — обругал он сам себя, забывая о том, что работает пятые сутки и устал до изнеможения.
— Идем на спленэктомию. Согласны? — спросил он резким тоном, как будто комбат возражал или противился его предложению.
— Надо, — произнес Лыков-старший.
Ведущий снова приподнял голову и на несколько секунд закрыл глаза. Он сдержанно, с облегчением вздохнул. Теперь, когда причина кровотечения была ясна, можно было работать спокойно. Руки сами знали, что им делать.
За спиной он снова услышал голос этого типа из сортировки и забурчал себе под нос:
— Он думает, мы дурака валяем. Нарочно время тянем… Нет уж… Lege artis. Не для галочки… И мы не автоматы…
— Шить? — спросил Лыков-старший, воспользовавшись паузой.
И этот деловой вопрос успокоил ведущего.
— Можно и в две руки, — сказал он. — Намучили парня.
Когда наконец закончилась эта злосчастная операция, ведущий, не размываясь, вышел из палатки, сдернул с себя марлевую маску и, закинув голову, зажмурив глаза, стоял минуту, может быть две, словно подставляя лицо ветру и солнцу. Но было тихо, и солнце еще не появилось.
XXVI
Поток раненых не уменьшался. Под его напором, вероятно, рухнула бы любая плотина, а медики держались. Они валились с ног, на ходу засыпали, но делали свое дело, потому что знали: от их действий зависит жизнь людей. Сейчас уже отошла, потеряла остроту радость по поводу наступления, по поводу своего участия в этом великом событии. Все притупилось, и все отступило, лишь долг, человеческий долг, руководил теми, кто был в белых халатах, — врачами, сестрами, санитарами.
Для шоковых, лежачих и ослабленных пришлось развернуть вторую палатку. Сафронов не удержался, отгородил часть палатки, поставил стол и занялся обработкой легкораненых. На душе как-то сразу стало спокойнее. Он успевал приглядеть за прибывающими, отсортировать их и пропустить пять-шесть через свои руки. Ему помогала Стома. Теперь обе сестры трудились без отдыха. Стома командовала во второй палатке.
— Это что еще за самодеятельность? — послышался властный голос.
Сафронов обернулся и увидел корпусного врача.
— Решил помочь.
— Отставить. Отправить.
Сафронов привык подчиняться.
— Есть… Но… Разрешите?
— Ничего не разрешаю. Я разгрузил бригады и полки. И вы не задерживайте. Сейчас порожняк придет. Готовьте людей к эвакуации.
Он вскинул руку, точно поприветствовал, и вышел.
«Наверное, ему виднее, — подумал Сафронов. — Только как же необработанных? Записать ради галочки? Дескать, столько-то через нас прошло?.. А что делать? С начальством не спорят».
Послышались урчание машины и ругань людей.
«Ну что они там?» Сафронов неохотно вылез из палатки. Полежать бы, присесть бы. Но он чувствовал: присядет — не встанет, приляжет — тотчас уснет.
У подошедшей машины Трофимов переругивался с неизвестным фельдшером, младшим лейтенантом. Рядом с Трофимовым стоял, весь обмякший, Лепик.
— Не нашего соединения, — завидев Сафронова, начал докладывать Трофимов. — Я объясняю, они…
— А где Цупа? — спросил Сафронов, потому что последнее время его не беспокоили по поводу отбора «своих» и «чужих». Этим прекрасно занимался задержанный им сержант Цупа.
Трофимов пожал плечами. А Лепик ответил:
— Стал быть, убег. В свою часть, стал быть.
«Убег, — устало про себя повторил Сафронов. — Тебя бы вот убечь надо».
— Не принимаем. — Он повернулся к младшему лейтенанту и вдруг, неожиданно даже для себя, перешел на фальцет: — Выполняйте приказание!
Младший лейтенант козырнул и, бурча себе под нос, полез в кабину.
— Постойте, — остановил Сафронов, устыдясь своей внезапной вспышки. — А лежачие есть?
— Со жгутом один.
— Вот его снимайте, а с остальными в свой медсанбат или в госпиталь.
Он медленно повернулся и пошел от машины. И тут увидел у входа в палатку Любу, ее удивленные глаза.
«Это реакция на мой крик. Действительно… нервы». Сафронов хотел сказать что-нибудь извиняющее, шутливое, но заметил, что у сестры идет кровь носом. Она стекает по губам, по подбородку прямо на халат, а Люба не замечает этого.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Сафронов. — Полежите лицом вверх.
Люба поморщилась, словно хотела улыбнуться и не смогла, достала марлевую салфетку, утерла лицо.
— Бывает.
— Нет, нет, полежите.
— Пустяк. Затампонирую ватой, и все.
И она скрылась в палатке.
«Они все устали. Все валятся с ног. Надо что-то придумать».