— Слышите, санитары?!
— Тута. Слышим.
— Трофимов!
— Я.
— А где Лепик?
Сержант не ответил.
— Ладно. Ползите вдвоем.
«А его я все равно отправлю, — взъелся Сафронов. — Это ж надо… Бой идет. А он… Спит, что ли?»
— Рота, в обход! — донеслось из района госпитальной палатки.
Голос был незнакомый, привычно-командный.
«Какая рота? — удивился Сафронов. — Разве что подкрепление? Откуда?»
Раздался взрыв гранаты.
«Значит, там центр боя, — догадался Сафронов. — Это где-то у штаба».
Вновь мелькнула тень, и почти тотчас раздалась короткая автоматная очередь.
— Супрун, ты? — негромко окликнул Сафронов.
— Нет.
— Я полоснул, а что? — отозвался Кубышкин.
— У тебя ж пистолет…
— Патроны кончились.
— Тихо.
«Значит, у нас автомат и мой пистолет, — рассуждал Сафронов. — Может, и Супруна туда отправить? Нет, пусть остается на всякий случай. А может, и нам туда? Там основной бой. Пожалуй, останемся здесь, на всякий случай, для прикрытия».
— Располземся пошире, — приказал Сафронов. — После выстрелов обязательно меняем место.
У штаба продолжали стрелять. Доносились автоматные и пистолетные выстрелы. Редкие взрывы гранат. Немецкая и русская речь.
Вдруг выстрелы стали отдаляться, отходить в сторону, в глубь леса, словно их относило ветром. Но никакого ветра на самом деле не было.
— Кажись, отходят. А что? — опросил Кубышкин.
— Лежать, — приказал Сафронов.
Сделалось тихо и страшновато. Неизвестно было, что там происходит и что делать дальше. Неизвестность была невмоготу.
— Супрун, — прошептал Сафронов, — ползи-ка к штабу, узнай…
Но в этот миг затопали сапоги, послышался знакомый голос Галкина:
— Товарищ гвардии… вас к штабу… А они это… враг-то убег.
Все вскочили и заговорили одновременно:
— Что там?
— Как наши?
— Все целы?
Сафронов оборвал вопросы:
— Я лично узнаю. Галкин, принесите-ка фонарик. Он там, в моем углу.
Галкин кинулся в палатку, обо что-то запнулся, выругался, а потом пронзительно прошептал:
— Товарищ-гвардии…
Все бросились на шепот.
Посреди палатки, у самого столика, головой к выходу лежал Лепик.
Кубышкин чиркнул трофейной зажигалкой. Сафронов наклонился, прощупал пульс, посмотрел на зрачки санитара:
— Все.
— Умерши, стал быть, — заключил Галкин и как-то странно, по-собачьи взвыл.
XXXII
В штабной палатке было тесно. Горели плошки. Свет все еще не зажигали. Офицеры с трех сторон обступили стол НШ. А он чувствовал себя полководцем, с достоинством объяснял:
— Нашим огнем противник был задержан. Он вынужден был изменить направление. Бой длился пятнадсать минут.
Сафронов заметил, как изменился НШ: собран, полон энергии, прямо-таки бравый и помолодевший, точно этот ночной бой оживил его.
— Товарищи офисеры! — НШ взглянул на часы.
И все невольно заметили время, но никаких продолжений не последовало. Вместо слов издалека донеслись гудение моторов, частая автоматная стрельба.
— Подошедшие самоходки добивают фашистов, — победно доложил НШ. — Но бдительность не ослаблять. Наша сель — не выпустить ни одного врага из кольса. Вопросы есть! Выполняйте.
Светало. Только свет был каким-то туманным, брезжущим. И лес, не казался сказочно-красивым, как все предыдущие дни. Уже не величавые березы выступали на первый план, а все то, что недавно, всего один час назад, произошло здесь.
— Вояка. Аника-воин, — беззлобно произнес Чернышев, оценивая слова НШ. — Он, видите ли, изменил направление. Да фрицам просто не до нас было. Они не ожидали встречи, и она им ни к чему. Им выйти незаметными надо.
Сафронов заметил, что всегда бодрый Чернышев сегодня как-то сник, помрачнел, и это так же бросалось в глаза, как и взбадривание НШ.
— Да нет, — не согласился Сафронов. — Я об НШ другого мнения. Он же предугадал события.
Взревела машина и, стремительно развернувшись, остановилась у штабной палатки. Из «виллиса» прямо-таки вырвался корпусной врач.
— Ну, что у вас тут? — сердито обратился корпусной к не успевшим разойтись офицерам. Углядев комбата, рванулся к нему.
— Разрешите обратиться, — вмешался НШ. — Ночной бой проведен успешно.
— Успешно-с, — прервал корпусной. И, не дав объяснить, приказным тоном: — Срочно свертываемся. Передислокация. К утру должны развернуться…