…Разогнав кулацкую сходку на привокзальной площади, ревкомовцы решали, как помешать мятежникам соединиться. Одни требовали сражения, другие — отхода из-за неравенства сил. Петр Андреевич предложил разомкнуть железную дорогу. Предложение поддержали. Заскрежетали ржавые костыли, полетели под откос смоляные шпалы, рельсы… К вечеру путь был испорчен на расстоянии семи километров. Конечно, ревкомовцы понимали, что это лишь на какое-то время притормозит приход врага на станцию. Но принимать бой с регулярными частями белых отряду было не под силу.
Уходили скрытно, прихватив с собой лишь винтовку с патронами да краюху хлеба. А Дмитрий Шабуров внезапно тяжело заболел. Решил подождать до утра, авось полегчает, а там догнать свой отряд на лошади…
Но случилось непоправимое. Уже на следующий день появились первые группы карателей. Местная буржуазия воспрянула духом. Купцы Глухов, Хлябов, Талыков и их приспешники встретили белочехов хлебом-солью. Среди них вертелся Никитка Юрин. Этот верзила, девичий сердцеед с„блудливыми глазами, еще несколько дней назад славил Советскую власть, а сегодня лез из кожи, чтобы доказать свою преданность новым хозяевам.
Рабочие домишки, особенно семей красногвардейцев, притихли в тревожном ожидании. Никишка Шерман наводил белочешскую разведку на интересующих ее людей. Первой жертвой предателя стал Дмитрий Шабуров.
Каратели нагрянули внезапно, схватили его, связали руки и начали избивать. Они искали оружие. Шабуров молчал.
— Ваше благородие, большевик он, — шептал карателю Никишка.
— О-о! Политик! — усмехнулся офицер.
— Охвицера вашего изранил, может и вас, вот те хрест! — помахал грязными пальцами Шерман. — А винтовку он спрятал на чердаке. Позвольте мне, я достану.
На чердаке нашли винтовку, завернутую в тряпицу.
— Расстрелять! — коротко приказал каратель. — А винтовку пусть возьмет Юрин…
— Премного благодарен, ваше благородие! — обрадовался Никишка.
Шабурова повели за железнодорожный пакгауз в рощу. Следом за карателями поплыла мишкинская аристократия — любители острых ощущений. Им было интересно, как будут казнить большевика…
Шабурову подали саперную лопату.
— Копай здесь…
Публика гоготала. Шабуров с презрением посмотрел на Злобные лица, поплевал на руки и по-крестьянски обстоятельно примялся за дело. Он знал, что рост собственную могилу, но духом не падал, вера в правоту большевистского дела подбадривала его.
— Всех не перестреляете! — крикнул Шабуров в тот момент, когда белочехи вскинули винтовки.
…Отряд Петра Грязнова прибыл в Шадринск. Начались суровые военные будни. В составе сводных отрядов мишкинцы приняли участие в семи боях — в Далматово, Богдановиче, селе Сухоложском, на станции Егоршино, в селе Таушкан, деревне Талице и селе Ирбитские Вершины. В этих боях мужал и креп характер воинов. Умелым командиром показал себя Петр Грязнов.
Колчаковцы, заняв важные подступы к Перми, начали обстреливать железнодорожный мост через реку Каму. А этот мост был единственным путем отступления наших эшелонов. В эти минуты казалось, что все останется в руках врага. Бойцы, а также эвакуируемый личный состав военных и гражданских учреждений спешно покидали состав. Произошло замешательство, пробка из сплошной цепи вагонов.
Андрей с пистолетом в руках ворвался в толпу перепуганных людей. Выстрелил вверх. Все стихли.
— Без паники, товарищи! — раздался его спокойный, но твердый голос.
— Так вить… снаряды… Убить могут!.. зашумела, толпа.
— Все по вагонам! — командовали чекисты. — Сейчас поедем!
Толпа людей колыхнулась, сначала неуверенно, а потом все смелее поворачивая обратно к вагонам.
Андрей между тем допрашивал машиниста головного паровоза.
— Почему не едешь?
— Воды мало, до станции не дотянуть…
— А еще что?
— Так… семья же тут. Уеду и неизвестно — свяжусь ли?
Сейчас все решали секунды. Андрей нарочито медленно доставал пистолет.