— Собрать корпуса гранат!
Кругом лежит мокрый, набрякший снег. В небе, в южной его стороне, роятся черные рваные тучи, быстро сползают к горизонту.
— Лейтенант Хайдукевич!
Дима спотыкается. Будто кто-то толкает его в спину.
Издали, от открытого грузовика, на котором привезли в термосах обед, идет начальник разведки полка.
Тоскуя от мысли, что солдаты почти никогда не понимают его до конца, капитан разговаривает со строем так:
— Кто вы такие? Ну, кто? Хоть это вам ясно?
Сорокалетний начальник разведки Семаков, расставив ноги в аккуратных сапогах, сцепив руки за спиной, стоит перед строем и за все время разговора ни разу не шелохнется.
— Ты идешь по городку. Послал офицер. Не болтаешься, как некоторые. Идешь с поручением. Болтаться у тебя нет времени. Идешь мимо казармы. Полно гвардейцев. Тридцать их человек. Сто. Все равно. Ты идешь мимо них. Что они должны видеть?
Он не спрашивает, солдаты это знают и стоят, разглядывая носки сапог, танк, механика, покуривающего в кулак, зеленые термосы с обедом на снегу.
— Они должны видеть, — говорит капитан, и глаза его впиваются в Поликарпова (ни черта они не понимают!), — они должны видеть: идет разведчик! Он выделяется среди них. Чем? Одним видом своим. Он светиться должен!
— Как ангел? — спрашивает с правого фланга Климов.
— Как дьявол, — говорит Семаков и очень долго смотрит на Климова, но тот не мнется под его взглядом.
— Чего не должен уметь разведчик? Болтать, — продолжает после томительного молчания капитан. — Зарубите себе на носу, Климов, если до сих пор этого еще не сделали.
Если бы не железное здоровье, сердце капитана давно бы уже разорвалось от постоянной тоски.
— Я вас вижу каждый день. То, что вы из себя представляете, это не разведчики.
— А кто мы? — опять спрашивает Климов.
— Вы? За вас пятака ломаного не дадут, — говорит Семаков. — Вам еще надо по мешку соли съесть и выпотеть ею… Тогда я еще подумаю.
— Ну, товарищ капитан, — гудит строй.
Дима, который стоит рядом с Семаковым, смотрит в сторону. Скулы его покрылись малиновыми пятнами.
— Я не шучу, — продолжает капитан. — Вчера пришел в казарму. По распорядку — уход за боевой техникой. Добрынин сидит на окне в умывальнике. Бренчит на гитаре. Храмцов и Панченко тут же. Слушают концерт. Еще раз увижу гитару в неположенное время — разобью. Что это значит, товарищ Хайдукевич?
— Есть, товарищ капитан.
— Назиров! Купите новую звездочку. На эту нельзя смотреть. Оббита эмаль. Вы же десантник. Разведчик. Стыдно!
— Есть, товарищ гвардии капитан!
— Что вы себе думаете? Вас же не для цирка учат.
— Лучше, чем для цирка, товарищ гвардии капитан, — вдруг выпаливает Назиров.
Строй от неожиданности смеется, а капитан обводит взглядом шеренгу раскрасневшихся взмокших разведчиков.
— Привести себя в порядок!
— Лучше умеем, чем для цирка, товарищ гвардии капитан. В цирке совсем не так, — продолжает Назиров.
— Чтобы называться разведчиками, — говорит капитан, когда строй затихает, — вы должны работать, не просыхая от пота… Хотите доказательств? — Семаков подходит вплотную к Климову. — Хотите? Я приду на полосу препятствий. Все станет ясно. Для вас!
— Когда? — не разжимая стиснутых зубов, спрашивает Дима.
— Мне все равно, — весело оглядывает строй Семаков. — Выкроим часок из расписания. Для такого дела. Вам же хочется доказать, что вы что-то вроде разведчиков? Верно я говорю, Климов?
Он идет вдоль строя, доходит до конца шеренги и спрашивает левофлангового:
— Фамилия?
— Рядовой Поликарпов.
— Новенький?
Поликарпов пожимает плечами. Капитан оценивающе щурится.
— Одним словом, полоса… Разойдись!
2
Дима внимательно, словно впервые, разглядывает сидящего перед ним коротко стриженного младшего сержанта. Чистая полоска подворотничка туго облегает крепкую шею. Руки свисают между коленями. Пальцы сплетены. Дима смотрит на руки, большие, красные, с широкими ногтями, разительно не соответствующие нежному лицу.
«Это, — думает Дима, — руки очень здорового парня, обветренные за полтора года службы, красные от воды и снега, не очень чистые из-за частого общения с металлом, ружейной смазкой, саперной лопаткой, очень сильные руки, умеющие бить, ломать, резать проволоку, ребром ладони раскалывать кирпичи… Но это не руки труженика: в армию парня взяли сразу после школы». Дима смотрит на свои руки. Они просто чище.