— У меня почти тысяча прыжков. Уж как я только не прыгал, готов прыгать каждый день по десятку раз, но… только с корабля. С любого, но с корабля. Мне легче в клетку со львом войти и поцеловать его, чем прыгать с вышки. А вы, ребята, прыгайте, если майор Гитник приказал!
Поликарпов прыгал ровно двадцать раз: майор оказался памятлив. Сержант аккуратно зачеркивал в тетрадке палочку после каждого его прыжка. Но и на двадцатом прыжке так же мутило в животе и противно слабело под коленками, как и на первом.
— Это что! — смеялся прапорщик. — Скажите спасибо, что теперь с аэростата не сбрасывают. — И рассказывал, как прежде прыгали из болтающейся на ветру корзины.
Поликарпов очень живо представлял себе аэростат, его раскачивающуюся на почти километровой высоте гондолу, землю с человечками-муравьями и бесстрашного аэронавта, хозяина воздушного шара майора Гитника.
— Ноги отказывали, — рассказывал прапорщик, — в животе щекотало. Таких, кто забивался под лавку и отказывался прыгать, полно было. Меня самого за шиворот выбрасывали. Чего ж тут стыдного!
На аэродром едут молча. Еще полчаса назад солдаты возбужденно вспоминали предыдущие прыжки. Все в прошлом выходили лихими парашютистами… А теперь молчат. Сидят на лавках, тесно прижатые друг к другу, одинаковые, точно пуговицы на шинели. Сидят, прикрыв глаза или уставившись в одну точку с отрешенным видом. «Испугались, что ли? — размышляет Поликарпов. — С чего бы это? Мы ведь бойцы!» Он усмехается и оглядывает соседей — и в самом деле, черт возьми… Но здесь же что-то заставляет его подумать и о не раскрывшемся вдруг парашюте, о гаснущем под попавшим на него товарищем куполе, о запутавшихся стропах, о подвернутой на кочке ноге… Он легко успокаивает себя: «Здравствуйте, в первый раз прыгаю с разведчиками, и обязательно что-то случится?»
Он думает, о чем напишет после прыжка. «Все было обычно и просто, как положено в настоящих войсках. Все ваши родительские беспокойства вызвали бы теперь у вас самих только улыбку. Десантник в воздухе чувствует себя легко и спокойно. Это дается опытом».
— Что, гвардейцы, приуныли? — У Семакова шапка настолько старая, что мех ее из голубого превратился в ржавый. Наушники подвязаны под подбородком.
Поликарпов некоторое время раздумывает над тем, как стара капитанская ушанка, потом догадывается: «Это же талисман! Он прыгает только в ней!» Рука его вертит в кармане металлический рубль, еще не истраченный на два батона и двести граммов сливочного масла (пир живота!). «Это и будет мой талисман, — решает он. — Проверчу дырочку, продену суровую нитку… Дело».
— Назиров, звездочку купил? — бодро спрашивает Семаков.
— Никак нет, товарищ гвардии капитан.
— Что ж, так и будешь ходить облупленный?
— Времени нет, товарищ гвардии капитан. Обязательно куплю. Честное слово!
Разговор не клеится. Едут молча, на ухабах лениво «давят масло» — прижимают крайних к бортам. «Запеть, что ли? — думает Поликарпов. — Нет, можно в дураках оказаться…»
— Хайдукевич, как у вас дела с расписанием? — но успокаивается капитан.
Димин ответ невнятен, но Семаков не сдается:
— Январь распланировали? Январь у нас будет сложный.
Дима делает вид, что соглашается, кивает головой.
— Стрельбы — раз, — загибает палец капитан. — Вождение — два… Водители наши, Хайдукевич, но из самых лучших, это не я один говорю. Строевой смотр — три, в январе обязательно проведем…
Дима слушает, слушает и неожиданно понимает, чего хочет Семаков. «Поспорить, чтобы растормошить бойцов!»
— Я бы из этого расписания вообще половину предметов выбросил!
— Не понял, — капитан оборачивается и несколько секунд удивленно смотрит на Диму. — Не понял, Хайдукевич. — Он даже оттопыривает шапку, будто плохо слышит.
— Я бы из этого расписания половину предметов выбросил, — упрямо повторяет Дима.
— Ну, конечно, — говорит капитан после несколько затянувшегося раздумья, — дай вам волю, вы вообще все выбросите. Пусть работают дяди, понятно…
— Выбросил и заменил бы регби, — еще более упрямо продолжает Дима.
— Чем? — брови капитана удивленно уползают под шапку.
— Регби. — Дима чувствует, что его начинает нести, но удержаться уже не может.
Солдаты прислушиваются к разговору офицеров, выходят из оцепенения.