— Ну, не так выразился, — улыбнулся матрос, — я хотел сказать «познакомишься», может, даже и влюбишься.
— Есть у меня, — сказал я. — Осталась…
— Что дома осталось, то другу досталось. — Матрос будто пропел эти слова, а меня они кольнули. — Все это чепуха, — убедительно и как-то отрешенно добавил он, и лицо его так погрустнело, что сразу стало меньше веснушек. — Была у меня любовь… С седьмого класса дразнили нас «тили-тили тесто, жених и невеста». На флот провожала — клялась: «Буду ждать, как Пенелопа, плыви, мой Одиссей… А письма какие писала — поэмы! А потом перестала писать. И концы в воду, как будто адрес забыла. Спасибо соседу — ввел меня в курс дела. Сообщил: «Любовь твоя уже тачку возит, друг любезный! Вышла замуж». Так что, — Валерий насмешливо взглянул мне в глаза, — это только по радио: «Вы служите, мы вас подождем…»
Странный парень. Сначала помог — обрадовал, а потом невидимую мою рану разбередил.
— Да ты не смотри простоквашей, — хлопнул меня по плечу Валерий. — Подумаешь, ну и не дождется твоя Пенелопа. На танцах — все девчонки наши, вот увидишь. И еще скажи спасибо, что попал на СКР. Хоть раз в месяц, а на берег вырвешься. Вон мой братец старший на атомной служит. Так они… Хочешь послушать?
Валерий роется в рундуке, достает письмо, и я замечаю, что он делает это с гордостью. Письмо брата-подводника держит в руках, словно похвальную грамоту, причем собственную.
— Так, так, — торопливо перебирает он глазами строчки, — это насчет дома, это… так… Вот! — радостно вскидывает Валерий брови, и лицо его вновь густо обсыпают веснушки, — слушай, что пишет братень о встрече Нового года.
«В новогодний вечер мы больше всего мечтали о снеге. Он был от нас «на том свете», за тысячи штормовых миль от того места, где нашу лодку застал Новый год. Но елка все же была. Она красовалась в отсеке и, несмотря на свой маленький рост, сразу бросалась в глаза. Посмотрел бы ты, каким вниманием окружили ее и матросы, и офицеры. Мы все были как дети возле пучка синтетических веток, увитых самодельным серпантином. В общем, все было необычно. Коки здорово постарались, самодеятельность не подкачала…»
— Представляешь? — Валерий оторвался от письма. — Может, и очередной Новый год братень будет встречать под водой. Вот служба! Он уже в двух автономках побывал. (Опять матрос не утаил в этих словах горделивой нотки.) Слушай, слушай…
«Атомная лодка — это почище, чем у Жюля Верна. Скомандуют: «К погружению!» — и где же вы, песни о море, знакомые с детства, — про волны, что бушуют вдали, про берег, что окутан туманом, про девушку, что машет вслед рукой… Над лодкой, под лодкой — со всех сторон море, которого не видно, оно только угадывается за стальной обшивкой корпуса. Лишь один глубиномер говорит о свинцовой толще над головой…»
— Слушай, слушай, — продолжает Валерий.
«А вот был такой случай. В центральном посту вдруг запахло чем-то необычным, вроде бы свежестью. Одеколон после бритья? Не похоже: слишком нежный, еле уловимый запах. И уж очень знакомый, можно сказать, с детства привычный. Чем же это пахнет? В голову лезет всякая чепуха. Давно не чувствовали такого запаха: почти озонный аромат. Спрашиваем мичмана, чем это пахнет. А он — в хохот: «Воздух, — говорит, — пошел, самый настоящий воздух. Всплыли — и он хлынул в люк. А вы — чем пахнет… Чем пахнет воздух?»
— Здорово? — спрашивает Валерий. — Ты слушай, слушай…
«Никогда не подумал бы, что начну скучать по небу. Дома этого неба сколько хочешь. Лежишь на траве и смотришь, смотришь на облака. А потом и вовсе не замечаешь, особенно в городе — из-за домов неба не видно, или просто забываешь о нем. Здесь, на подводной лодке, небо совсем маленькое, величиной с люк. Знаешь, как хочется выглянуть!..»
Я слушаю Валерия, и перед моими глазами встает наш подмосковный лес: по дубраве, по березняку, по ольшанику мы переходим с Борисом словно из огромной зеленой залы в другую. Леса — вдоволь, неба — вдоволь! Борис и сейчас сам себе хозяин — куда хочу, туда иду. А где-то в черных глубинах океана — хоть глаз коли — брат Валерия смотрит на люк и мечтает о кусочке неба.
— Так что у нас не служба, а рай, — итожит Валерий.
Что он этим хочет сказать? И письмо ведь не зря прочитал, с каким-то намеком…
— Но и мы, — Валерий словно бы спохватывается, — и мы кое-что из себя представляем. Как говорит командир, ходим на самых острых фарватерах.
«Интересно, — думаю я, — а как же подводники возлагают венки? Ведь для этого надо всплывать?..»
— Да уж что и говорить, — поддакиваю я, — бачковые из нас получатся что надо!