Старшие из беспризорников неотступно ходили рядом, божились, клялись всеми детскими и взрослыми клятвами в том, что они не виноваты.
В воскресный день Борис Домбровский отправился на самый дальний от города сельский базарчик. Здесь и повстречал завхоза детдома. Под прилавком ведерко. В нем жиров на глаз больше пуда…
А ночью в домик Домбровского стук в окно: «В райсовет вызывают! Срочно!»
Начальник милиции подшивал валенок для сынишки. Иголку оставил в ее последнем надколе, шинель внакидку, шапку в карман, задул лампу, шагнул за порог в темноту. Грянули в упор два выстрела…
И сейчас стоит береза у порога этого дома. Стоит, уже состарившись, немая свидетельница трагедии. Я ее видел.
Эх, если бы она тогда, молодая, сильная, чуткая, смогла бы ударить ветками, смогла бы листьями прошептать тревогу!
Сыну Бориса Домбровского, Александру, остались в наследство доброе имя и кавалерийская «дзержинская» шинель, а беспризорным детям страны прибавилось игрушек: еще две стреляные гильзы.
…Сегодня в центре города Пушкино высится памятник милиционеру Борису Конрадовичу Домбровскому.
Молодой скульптор Игорь Лурье решил тему так: на постаменте высокий человек в длинной шинели, к нему прижался оборванный беспризорник в буденовке. Мальчуган доверчиво смотрит снизу вверх на милиционера, и в глазах ребенка надежда.
По сей день бытует у трудящихся Пушкино легенда, что их милиционер Борис Конрадович Домбровский — потомок знаменитого генерала Парижской коммуны Ярослава Домбровского. Это же горячо утверждают и местные краеведы. Так ли это — я не знаю. Но в одном я уверен, что храброго, честного генерала далекой Парижской коммуны роднят с милиционером из Пушкино беспредельная любовь к трудовому народу, готовность отдать жизнь за правое дело революции.
Убитого Бориса Конрадовича Домбровского сменил на милицейском посту его сын Александр. Теперь в милиции работает внук Бориса Конрадовича — Сергей Александрович Домбровский. На эту почетную, мужественную работу рекомендовал паренька коллектив Пушкинской мебельной фабрики, где тот был секретарем комсомольской организации.
Партия, правительство, чутко прислушиваясь к голосу советского трудового народа, поставили перед Министерством внутренних дел и его органами главную задачу — совершенствовать работу на основе строжайшего соблюдения социалистической законности, охранять покой трудящихся и наше народное добро.
На работу в милицию народ посылает своих лучших сынов. Это парни от станков — ударники коммунистического труда, это наши демобилизованные герои-пограничники, комсомольские работники, выпускники юридических факультетов. У них есть все: молодость, любовь к Родине, чистота сердца. Быстро накапливается и опыт, и в этом им на помощь приходят бывалые сотрудники.
Вот один из них. Секретарь парторганизации подмосковного Ашукинского отделения милиции старшина Николай Яковлевич Бакатин — коренастый, подтянутый, с открытой улыбкой. Голубые с прищуром глаза его смотрят на мир спокойно, уверенно. На груди орден Красной Звезды, медаль «За оборону Сталинграда».
Бакатин рассказывает:
— Однажды вор обокрал сельский магазин. Бежал. Я преследовал. Ночью дело было. Он укрылся в развалинах старого дома. Я за ним. Он выстрелил. Пуля пробила фуражку да еще висок задела. Я за ним. Опять стреляет. Я не отвечаю. Не люблю стрелять в человека. На фронте настрелялся. Так и не расстегнул кобуру, взял голыми руками.
— Как же вам это удалось?
Смеется:
— Нас под Сталинградом сам командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков учил, как в домах драться. «Языка» без выстрела добывали.
Примолк, загородился папиросным дымком, опять ушел в воспоминания.
— А раз, знаете, специально оставил товарищу оружие, пошел, так сказать, в психологическую атаку. Как-то прибежала испуганная женщина: пьяный муж вконец озверел, схватил два ружья, опоясался патронташем, открыл стрельбу, всех разогнал, сидит дома, никого не подпускает. Я спросил, как зовут мужа по имени-отчеству. Иду в дом предельно спокойно. Он — ружье на изготовку, взвел курки, хрипит: «Не подходи! Даю минуту, говори, что надо?» Я пыль с табуретки смахнул, уселся. Он в угол попятился, навел ружье. Потрогал я чайник на столе, говорю: «Холодный. Подогрел бы, Василий Петрович, брось ружье-то. Видишь, я к тебе без оружия. Посидим, поговорим. Сахар-то есть? Чего разволновался-то?» Дрогнуло ружье. На секунду обмяк мой собеседник. Тут я его и обезоружил…
И заключил:
— Вот, делимся с молодыми. Учить надо.