— Что это за штуковина?
— Видеомагнитофон, — ответил Потехин. — Мы вам покажем, как он работает.
— Каждый раз, как только сажусь, милиция придумывает что-нибудь новое, — пошутил Коган.
— Мы хотим поговорить с вами о кражах из квартир, — сказал Потехин.
— А что тут говорить? Писать надо. Я чистосердечно признаюсь в этих кражах. Пусть суд учтет это при определении мне меры наказания.
Коган без утайки, с подробным перечислением различных деталей рассказал, как он якобы в одиночку совершал квартирные кражи, сообщил, какие вещи похитил. Куда он их сбыл? Продал неизвестным лицам. Коган не сказал лишь о том, что белые английские сапоги он подарил своей подруге.
Потехин и Баварский догадывались, что Коган ловчит. Спросить его напрямую или немного обождать? Потехин прикинул, что у него достаточно неопровержимых улик, чтобы заставить Когана заговорить.
— А что вы нам расскажете о кражах из церквей?
— Это вы о чем? — Коган недоуменно поднял брови. — Неужели воруют и оттуда? Кому может взбрести в голову такая шальная мысль? Что там взять-то?
Молчавший до этого времени Баварский придвинул к себе видеомагнитофон и спросил:
— И собаку не убивал, и сторожа не связывал?
— За собаку уже статья появилась? Дополнение к сто второй? Если есть, то не убивал.
— Ну, пошутили, и хватит, — Потехин нажал клавишу видеомагнитофона, подключенного к телевизору.
На экране засветились кадры выхода Каргополова и Евтюшина на место происшествия, зазвучали их голоса, сопровождаемые внешними шумами, гудками автомобилей, шорохом листьев под ногами, свистом ветра в обнажающихся ветвях деревьев.
Некоторое время Коган, не шелохнувшись, следил за происходящим на экране и даже пытался комментировать технические возможности видеозаписи. Внезапно он помрачнел и коротко бросил:
— Выключите ящик… Неинтересно. Они там были, с них и опрашивайте, а я ничего не знаю. Не моя стихия.
— Они называют вас, — сказал Потехин.
— Ну и что? И я могу назвать вас. А чем доказывать?
Баварский выключил видеомагнитофон и как бы с сожалением произнес:
— Н-да, хорошая техника. Жаль вот только, что не все прошлые события она может воспроизвести. Скажем, твои операции с утюгом и носом Евтюшина.
— К сожалению, я не довел их до конца. Им бы не пришлось тогда выступать в этом КВН.
— Так, значит, в краже из церквей вы не участвовали. — Потехин поднялся из-за стола, убрал в портфель протокол допроса. — На сегодня закончим. Событий около метро «Сокольники» коснемся в другой раз.
Потехин протянул руку к кнопке вызова конвоира.
— Каких событий около метро? — встрепенулся Коган. На его лице отразилась неподдельная тревога. Он понял, что следователю известно гораздо больше, чем можно было предположить.
— Вы о них хорошо осведомлены как их участник, ну а мы — по долгу службы, — сказал Баварский.
Коган с опаской покосился на видеомагнитофон, словно там была зафиксирована вся его жизнь и дальнейшая судьба, и произнес:
— Какой-то несерьезный разговор у нас получается. Вы, очевидно, полагаете, что лишь следователи умеют писать, а ведь я тоже грамотный. Может, вы мне оставите бумагу? Я на досуге кое-что вспомню.
— Мы и не сомневаемся в вашей грамотности. — Потехин протянул Когану стопку белой бумаги. — Когда вас побеспокоить?
— Я сам пришлю, — сказал Коган. — Явку с повинной.
Когда за ним затворилась дверь кабинета следователя, Баварский, довольный ходом событий, сказал:
— Коган, вероятно, думает, что тот парень, которого он ударил ножом около метро «Сокольники», скончался, а ведь этот человек жив и поправляется.
— Я о том же подумал, — отозвался Потехин, — но мы пока не станем его разубеждать.
На следующий день Коган, истомленный бессонной ночью, в течение которой он исписал несколько листов убористым почерком, явился к администрации следственного изолятора с повинной, в которой обстоятельно изложил все, что натворил совместно с Хлыстовым, Евтюшиным, Киселевым и Каргополовым.
Теперь оставался недопрошенным один Хлыстов. Как он поведет себя?
Небольшой, тихий городок Славута в Хмельницкой области встретил Баварского и одного из авторов этих строк мелким холодным дождем.
Обыск у матери Хлыстова решили произвести утром. Она жила в центре городка в четырехэтажном доме. Когда Баварский и следователь представились ей, она всплеснула руками, заплакала, повторяя: