Истории о кладах являются классическими в приключенческом жанре. Я отношусь к скептикам, не верящим в «золото Полуботка» и, наоборот, верю, что «Янтарная Комната» была сожжена самими победителями в Кенигсберге ещё в мае 1995 г., когда шел повальный грабеж. Но с некоторыми, вполне реальными, я сталкивался. Клады обычно остаются после людей, которых внезапно и массово истребляют. Убийство семьи помещика Комаровского на Черниговщине летом 1917 г. в украинской исторической литературе упоминается как предвестник грядущей крестьянской вольницы.
Я родом из того исторического места, где началась вторая украинская гайдаматчина 1918-22 гг. Нынешнее село Трудовое прежде именовалось Белоцерковка. Комаровских убили не местные крестьяне, а пришлые из Добрянки, родом «кацапы». Выходцы из России, они издавна пользовалась репутацией разбойников. Налетели на телегах — и были таковы. Пан пробовал отстреливаться из пистолета… Как говорили, в живых осталась то ли какая-то их родственница, то ли дочь. В 60-е годы она приезжала посмотреть на панский дом. Он сохранился: рубленый, одноэтажный с мезонином, на высоком фундаменте. В войну там размещалась полиция; в 1943 году их наехали «ковпаковцы», взяли тепленьких в подштанниках, увезли с собой и расcтреляли. После войны в доме была школа и фельдшерский пункт. По рассказам старших, добрянцы ничего, ценнее подсвечников не увезли. Паны где-то спрятали свои сокровища. Их искали, но безуспешно. Только в 70-е годы, когда в доме делала ремонт пришлая бригада плотников, перекрывавшая потолок, на них внезапно пролился золотой дождь столового серебра. Одуревшие шабашники принялись делить свалившиеся на их головы ложки и попались на этом. Было о чем сожалеть. Поведение людей в прошлом имело те же закономерности, что и сейчас. Почему средневековые мечи так часто находят в реках? А куда ещё выбрасывают оружие, под угрозой наказания за незаконное владение им? Хранить тот же арбалет в средневековом обществе было все равно, что боевую винтовку в нашем. Разве что лук приравнивался к охотничьему ружью. В Закавказье, в местах компактного проживания армян, со времен геноцида 1915 г. осталась масса кладов. Золотые украшения и деньги находили в старых домах постоянно. Нынешний армяно-азербайджанский конфликт явно обновил эту традицию. Хотя сами армяне разрушают дома азербайджанцев, имея целью предотвратить возвращение прежних владельцев. То же самое наблюдалось и в еврейских гетто на Западной Украине. В условиях геноцида даже золото сравнительно быстро теряло свою покупательную способность. Разве что мелкая сошка, украинские и прибалтийские полицаи, могли купиться на золотые часы. В идущих под снос домах в бывших провинциальных гетто, не то что во Львове, но даже в каком-нибудь зачуханом Дубно, «кладоискатели» долгое время охотились за золотыми монетами, брошенными владельцами, в Австрийской части Галиции — двадцатидолларовые, в Российской — империалы и полуимпериалы. Механизм «раскрутки» несчастных жертв был доведен до совершенства. В тот же «список Шиндлера», как свидетельствуют показания свидетелй, можно было попасть, разве что за бриллианты. Упоминаемая в мемуарах «единица измерения» — полстакана драгоценных камней — выглядит фантастически, однако…
Ещё в шестидесятые годы Киев был переполнен ювелирным антиквариатом, и это несмотря на все революции, оккупации, эвакуации, конфискации, реквизиции, контрибуции… Никто не знал подлинной цены этих безделушек. Не хватало единственного — знатока. И он появился. Сергей П., действовавший под прикрытием ремесла кинорежиссера, был выдающимся валютчиком. Гений и добродетель несовместимы. Талантливый человек талантлив во всем. Родом из семьи ювелиров, П. прекрасно разбирался в драгоценностях. После скорого на расправу криминального Кавказа, провинциальный лоховатый Киев показался ему раем. На весь Киев был один знаменитый валютчик, некто Гарфункель, но и того посадили в результате известного «золотого дела». Старик Гарфункель (к тому времени ему было лет восемьдесят) был добрейшей души человек. Работал оценщиком в ломбарде, жил на зарплату в семьдесят рублей. Ни копейки не давал ни семье, ни бывшей любовнице. Впервые его посадили ещё во времена НЭПа. Тогда же он начал сотрудничать с правоохранительными органами. До своего последнего процесса Гарфункелю удалось раза три — четыре посадить человек по тридцать — пятьдесят за раз. Механизм был прост: когда в скупку приносили стоящую вещь, Гарфункель входил в положение владельца:
— Зачем вы будете это за копейки сдавать? Я вам дам адрес, там дадут настоящую цену.
Он же посредничал и при продажах. Себе Гарфункель оставлял только драгоценные камни, а золото оправ пускал дальше. Вплоть до последнего хрущёвского закона, «камешки», в отличие от золота или серебра, не считались валютными ценностями. К тому времени, как замели самого Гарфункеля, у него набралось их несметное количество. Только при обыске изъяли радиатор парового отопления, доверху забитый крупными драгоценными камнями. Кое что, конечно, осталось. Учитывая его отношения с семьей, легко допустить существование клада. Жил он по улице… Когда набиралось подходящее число фигурантов по делу, Гарфункель передавал горе-валютчиков в руки правоохранительных органов. Продавцы, даже некоторые покупатели, обычно отделывались легким испугом (а ещё говорят о тоталитаризме). На последнем «золотом» процессе показания в качестве свидетелей давали даже многие жены членов украинского Политбюро (конечно, под девичьими фамилиями). Они покупали украшения.
Когда Гарфункель умер в тюремной больнице несмотря на все старания работников милиции, его дело унаследовал наш кинорежиссер. Тогда в СССР крупные камни, размером более двух карат, можно было купить на порядок дешевле, чем на Западе. Мелкие камешки — наоборот — стоили значительно дороже. Поэтому, сплавив 1–2 крупных камня куда-нибудь во Францию, имело смысл вложить полученные деньги в мелкие камешки, и, через Румынию и Дунай, ввезти в СССР. Крупный изумруд размером в 40 карат Сергей П. купил у некой киевлянки всего за 17 тысяч рублей и тут же продал на Кавказ тысяч за сорок. Узнав об этом, она волосы на себе рвала…