Для восприятия и оценки, а тем самыми для конкретных решений и действий, более важную роль, чем идеология, играет система военных ценностей, твердо интегрированная в относительные рамки. Военная традиция немецкого общества очень облегчила интеграцию миллионов мужчин в Вермахт. В казармах их не ждал новый мир, по крайней мере не в смысле новой системы норм. Хотя большинство поступило в армию не добровольно, как правило, они были настроены включиться в военные рамки и как можно лучше выполнять свои новые задачи. Хорошие столяры, бухгалтеры, крестьяне хотели быть хорошими механиками-водителями, артиллеристами и пехотинцами. Конкретно это значило: изучить солдатское ремесло, совершенствовать владение оружием и, прежде всего, быть исполнительным, дисциплинированным и твердым. Они хотели храбро и самоотверженно завоевывать победы, а при поражении — сражаться до последнего патрона. Со времен войн за объединение такой взгляд на солдатскую службу был своего рода «здравым смыслом» немецкого общества.
Положительной идентификации с армией способствовали крупные военные успехи первой половины войны, а также сориентированная на достижения внутренняя структура Вермахта, в котором все получали одинаковый паек, все могли получить одинаковые награды, а ответственность командного состава прописывалась с большой буквы. Высокая идентификация с системой Вермахта считывается также с бесконечных разговоров военнопленных об армии. Как своя часть была организована, структурирована, вооружена, как зарекомендовала себя эта организация в бою, какую подготовку проходили солдаты, как действует их вооружение, кто и когда получил очередное звание или награду — всё это было предметом разговора. При этом военнослужащие представлялись мастерами своего дела, заинтересованные своей частью, родом войск и гордые за них, огорченные, если что-то работало не так, как хотелось. Военное дело, таким образом, воспринималось как нечто само собой разумеющееся, как мир, к которому принадлежат, в котором нашли свое место. Такие военные нормы, как исполнительность, храбрость и чувство долга, были для немецких солдат настолько само собой разумеющимися, со всех сторон известными и приемлемыми ценностями, что о таких вещах очень редко говорили открыто. Во всяком случае, старшие офицеры в своих рефлексиях по поводу общих вопросов тоже высказывались о нормативных аспектах. Так, генерал-полковник фон Арним заметил: «Солдат, который не стоит навытяжку — не солдат. Чем сильнее вокруг него закипает, тем сильнее он должен вытягиваться — внутренне» [654]. Арним понимал под этим прежде всего исполнительность и выполнение долга, которые как раз в тяжелые времена (он только что пережил разгром немецких войск в Африке) должны еще больше служить руководством к действию, чем в легкие. Полковник Райман, находившийся вместе с Арнимом в Трент-Парке, описывал ментальный корсет Вермахта еще выразительнее: «Мы делаем то, что говорят наши начальники, имеющие на одну звезду больше, и что они нам приказывают, тоже делаем мы» [655]. Он даже считал, что это — «коренная индивидуальная характеристика немцев, когда они солдаты, мы приказываем, потом все — исполняют». Еще предстоит показать, действительно ли это было специфически немецким свойством. Во всяком случае, исполнительность считалась более высокой ценностью, чем проверка целесообразности военных действий. Так, капитан Хартдеген вспоминал о своей бытности в штабе танковой дивизии в Нормандии в 1944 году: «Мы сели вечером вместе с генералом, с его старыми командирами полков, и все время говорили: неужели фюрер сошел с ума, эти приказы, в которых он от нас требует! Мы их исполняем, потому что мы хорошо воспитаны» [656]. «Приказ есть приказ, само собой разумеется, особенно — на фронте» [657], - даже подчеркнул явный антинацист Ирмфрид Вилимциг [658] в американском лагере подслушивания Форт-Хант [659]. Хотя Вермахт своей «тактикой задач» воспитывал в своих солдатах самостоятельное мышление и действие [660], исполнительность оставалась одной из его важных норм. Неисполнение приказа рассматривалось как неприемлемое отклонение, разрушающее фундамент армии. Исполнительность связывалась у солдат не столько со страхом наказания, сколько с ее прочным укоренением в относительных рамках. В американском плену майор Леонхард Майер своим товарищам по камере так рассказывал о бое под Шербуром.
МАЙЕР: Это тоже было одно из самых трудных положений, в котором когда-либо может оказаться офицер. Вот, например, случай. Если офицер сейчас хочет исполнить свой долг, имеет здоровое человеческое мышление и может соизмерять определенные вещи друг с другом, то именно у этого офицера — самая неблагодарная судьба.