Радикализация политического и военного руководства в воздушной войне играла роль, которую невозможно было сравнить с сухопутными войсками и с флотом. Летному составу ВВС при продолжавшем падать моральном духе в 1944–1945 годах постоянно отдавались приказы, с еще большей решимостью идти в бой. Это относилось особенно к летчикам-истребителям, которых Геринг все чаще упрекал в трусости [739]. Мысль приносить в жертву себя вместе с самолетом пришла осенью 1943 года. Врач авиационной медицины Тео Бенцингер и планерист Хайнрих Ланге написали в своем меморандуме: «Военная обстановка оправдывает и требует уничтожения корабельных целей чрезвычайными средствами, управляемым снарядом, пилот которого добровольно жертвует жизнью. Эти пилоты полностью осознали этот новый для Европы способ ведения войны». Разумеется, потери при обычных вылетах чаще всего не шли ни в какое сравнение с числом сбитых самолетов противника. Из этого они делали вывод: если все равно погибать, то, по крайней мере, захватить с собой как можно больше врагов [740]. В сентябре 1943 года «второй человек» Люфтваффе генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх обсуждал это предложение со своими офицерами. Спорили о планах направлять груженные бомбами самолеты на линкоры противника или атаковать начиненными взрывчаткой истребителями соединения бомбардировщиков. У Мильха возникли сомнения в необходимости отправлять пилотов на верную смерть. Лучше было бы все же, чтобы они пикировали на вражеские бомбардировщики, таранили их, а сами выпрыгивали бы с парашютом. По мнению командования Люфтваффе, не было никакой военной необходимости для таких «атак камикадзе». Поэтому сначала эти предложения ни к чему не привели. Ханна Райч, знаменитая летчица-испытатель, дружила с Бенцингером и Ланге и использовала аудиенцию в Бергхофе в феврале 1944 года для того, чтобы рассказать Гитлеру об «атаках камикадзе». Он ничего не захотел об этом знать и в июле 1944 года запретил тридцати девяти пилотам на FW-190 таранить армаду союзников в бухте Сены.
Когда осенью 1943 года появилась идея пикировать на «самоубийственных самолетах» на корабли противника, офицер истребительной авиации Ханс-Гюнтер фон Корнацки выступил с идеей «штурмовой атаки» в воздухе. Решившиеся на все летчики-истребители должны были, презрев смерть, атаковать американские бомбардировщики и сбивать их тараном. В ходе войны случайно или по отдельно принятому решению действительно имели место подобные таранные маневры, и при этом был определенный шанс, что пилот мог спастись с парашютом из своего падающего самолета. Теперь из этого, скорее случайного, рискованного предприятия необходимо было сделать метод. Генерал истребительной авиации Адольф Галланд приветствовал идею штурмовой атаки, но безумные таранные атаки он не поддержал. Когда в мае 1944 года первые «штурмовые истребители» торжественно брали на себя обязательства применять новый способ боя, они давали клятву атаковать противника с малого расстояния, и, если сбить бомбардировщик с помощью бортового вооружения не удастся, уничтожать его тараном. В течение 1944 года были созданы три штурмовые группы, по 50 переделанных для этой цели истребителей FW-190 в каждой. Во время воздушных боев тараны были очень редки, хотя о них специально подчеркивалось в клятве. Если «штурмовым козлам» удавалось приблизиться на короткое расстояние к своим жертвам, они обстреливали их из своего тяжелого вооружения, и тараны тогда уже были не нужны. Но в отдельных случаях они все же происходили. Почти половина всех пилотов, таранивших бомбардировщики, при этом погибли. Пилоты Люфтваффе совершали тараны, это показывают протоколы подслушивания, воспринимая их не как самоубийственную акцию. Они считали их, скорее, особо искусным приемом в ожесточенной воздушной войне [741], в которой необходимо было применять все средства, чтобы сбивать самолеты противника. Даже слух о том, что каждый, кто вернется домой без сбитых самолетов или на самолете без повреждений, будет отдан под суд [742], многие не считали необычным или возмутительным.