Тогда она сказала:
— Да, а куда нам отсюда? Ведь у нас ничего нет, на чем бы мы могли везти наши вещи.
— Весь свой скарб, вы, конечно, забрать не сможете, это невозможно. — Да, такие разговоры я еще мог понять, об эвакуации. Но потом она снова начала:
— Пять лет нам врали и обманывали, обещали нам золотое будущее, а теперь что? Теперь война снова идет через нас, я не понимаю, есть ли сейчас еще хоть один немецкий солдат, который может вообще стрелять. — И дальше в том же духе.
Я взял свою полевую сумку под мышку и вышел из дома. Я, конечно же, должен был что-то предпринять против этой женщины, но я очень хорошо понимал ее настроение [904].
Мы не знаем, такой ли была на самом деле ситуация, какой она была описана. Но в пользу правдивости рассказа Вёльки свидетельствует то, что через несколько дней после описанных событий в паре километров от того места, поблизости от Прюма в Эйфеле, он попал в плен. Очевидно, у него не было никакого желания «сражаться до последнего вздоха». На самом деле решающим является то, что этот командир роты из преторианской гвардии Гитлера, вступивший в СС еще в 1933 году, вышел из рамок СС: «Я, конечно же, должен был что-то предпринять против этой женщины», и выразил понимание усталости народа от войны.
Протоколы подслушивания показывают, что и у офицеров СС было удивительно единообразное восприятие войны. Между тем не стоит оставлять без внимания тенденцию к радикальности их оценок — мы еще об этом поговорим.
Расхожее заявление того времени о высоких потерях было в одном ряду с особым духом жертвенности, фанатизмом и недостаточным военным профессионализмом войск СС. На него имеются многочисленные жалобы в служебных документах Вермахта [905]. Эти жалобы перепроверить сегодня тяже-ло, но кажется, что уже, принимая во внимание их многочисленность, они не совсем взяты с потолка. Впрочем, такие жалобы относятся не только к частям СС, официальная переписка в течение всей войны была полна перебранками по поводу кажущихся прямо-таки бессмысленными ошибочных действий частей сухопутных войск, Люфтваффе и тех же войск СС. Далее необходимо указать на то, что имеются многочисленные доказательства, что солдаты Вермахта явно хвалят подвиги войск СС. Унтер-офицер Грюхтель, который, будучи пилотом транспортного самолета, летал в Сталинград, рассказывал о развале южного крыла Восточного фронта зимой 1942/43 года следующее: «В январе и феврале мы все были убеждены, что в России — дело дрянь. Русские наседали. Мы уже в Заброши [?] паковали чемоданчики [906]. Русские были уже в шести километрах от аэродрома, пол-Украины мы уже потеряли. Тогда, 19 февраля, Адольф приехал лично; и с того момента пошли вперед, прибыл Лейбштан- дарт СС. Я бы на них тогда много не поставил, но ребята прошлись там по-молодецки» [907].
Относительно боев в Нормандии летом 1944 года хаупттруппфюрер Организации Тодта говорил: «Факт остается фактом, не принижая Вермахта, сей-час настоящие боеспособные части, за исключением разных отборных полков в Вермахте, остались только парашютисты и СС, которые еще настоящие войска, которые держатся молодцом» [908].
Союзники, по существу, подтверждали это мнение. Дивизия СС «Гитлерюгенд» снискала у британцев «респект» [909], опытный генерал-танкист Хайнрих Эбербах тоже оценивал ее как «великолепную» и даже «блестящую» [910].
Войска СС, как мы можем обобщить, по своей боевой ценности и военному профессионализму были очень однородными, точно так же, как и другие соединения Вермахта. Военные достижения дивизий СС на поле боя в узком смысле едва ли можно свести к топосу «фанатичные и непрофессиональные». В общем они, очевидно, воевали точно так же, как и остальные отборные со-единения. То, что они на этапе поражений понимали борьбу до последнего па-трона буквальнее, чем армейские части, — на самом деле единственное большое различие, которое может быть доказано безупречно.
Преступления
Солдаты Вермахта объясняли «другой» характер войск СС не только презрением к смерти, но и прежде всего — жестокостью. Интересно, что этот топос встречается не только в сухопутных войсках, но и в Люфтваффе, и на флоте, и, таким образом, является очень распространенным.
«Различие между войсками СС и другими частями заключается в том, что они более жестокие и не берут пленных», — считал один бортстрелок Ju-88 в январе 1943 года [911]. А один военный корреспондент еще в марте 1941 года был твердо убежден, что: «Войска СС… пленных не берут, а расстреливают их» [912]. На это моряк-радист возразил: «В Польше они могли убивать пленных поляков, потому что те убивали и сжигали пленных летчиков, но то, что войска СС убивали невиновных пленных французов, я считаю несправедливо» [913]. Для него ясно: в расстреле пленных само по себе нет ничего предосудительного, если они до того совершили какое-нибудь преступление. Но убивать невиновных нельзя, потому что это — «несправедливо». Откуда такая информация была у этого обер-ефрейтора-радиста, который 7 марта 1941 года в результате гибели подводной лодки U-99 попал к британцам — неизвестно. Она могла происходить из вторых рук и показывать, какой славой уже в то время пользовались войска СС. Сообщения о преступлениях войск СС во Франции распространялись, очевидно, со скоростью бегущего огня. Летчик-наблюдатель с Ju-88 узнал об этом от одного друга, воевавшего в дивизии СС «Мертвая голова».