До сих пор речь шла преимущественно о подслушанных разговорах военнослужащих Вермахта. Может возникнуть вопрос, насколько безупречным источником о преступлениях войск СС они могут являться, ведь они, возможно, могут оказаться лишь проекцией собственных преступлений.
Матрос-ефрейтор Леман, например, рассказывал, как его отряд поблизости от Каниси в Нормандии у одного старика-француза обнаружил радиопередатчик, за что того «прикончили на месте», «поставили к стенке — и в расход». Но, впрочем, население было немцами довольно. Только войска СС, они своим плохим поведением «все портили», поэтому у населения «был плохой настрой» [933].
Матрос-ефрейтор использует упоминание о поведении войск СС, чтобы снять с самого себя вину за «плохой настрой» французов, так как даже по уголовному праву Вермахта он не имел права просто так расстрелять «старика-француза», так как для этого был необходим приговор суда.
Большинство сообщений о преступлениях СС выдержаны в такой общей форме, что их правдивость невозможно перепроверить. Учитывая бесчисленное множество преступлений, совершенных частями Вермахта, остается вопрос, не является ли описанная выше жестокость действительно специфичной для войск СС? К счастью, особенно британцы применили много энергии, чтобы побольше изнутри узнать о взглядах политических солдат Гиммлера. В разговорах с другими эсэсовцами и с военнослужащими Вермахта они пробалтывались с удивительно впечатляющей сегодня откровенностью о своих военных преступлениях. Таким образом, мы получили не только внешнюю точку зрения на войска СС, но и редкую внутреннюю точку зрения на них.
Унтерштурмфюрер СС Кремер сообщал следующее о своем пребывании на Восточном фронте.
КРЕМЕР: В России, в Орле, я участвовал в одном деле. Там в святых вратах одной церкви поставили пулемет MG-42. Потом согнали русских разгребать снег — мужчин, женщин, детей. А потом привели их в церковь. Они и не знали, что происходит. Потом их сразу же уложили из пулемета, облили бензином и все это подожгли [934].
Кремер относился к тем двум тысячам офицерам и унтер-офицерам, которые в 1943 году были откомандированы из «Лейбштандарта Адольф Гитлер» во вновь формируемую дивизию СС «Гитлерюгенд» и которые в большой мере отражали структуру этого соединения. Молодой эсэсовец Рётлинг воевал в одном из мотопехотных полков этой дивизии и там общался со старослужащими ветеранами СС из «Лейбштандарта».
РЁТЛИНГ: Наш взводный говорит, что в России они всегда вот так выстраивали сотни русских пленных, а потом гнали их прямо на минное поле. И они должны были подрывать свои собственные мины [935].
Во Франции потом прибегали к помощи коров для расчистки минных полей, — рассказывал он весело. А рассказывая о своем пребывании в Нормандии, Рётлинг описывал одному армейскому ефрейтору поведение своих начальников.
РЁТЛИНГ: ЕСЛИ бы они знали, что мы делали с их пленными, то и нам недолго бы оставалось жить. Пленных сначала немного допрашивали. Если пленный что-нибудь говорил, то хорошо, если молчал — тоже хорошо. Потом их пускали бежать, как только они отбегали на десять шагов, пулемет давал очередь, и их уже как не бывало. Наш старик всегда говорил: «Что мне было с ними делать, с этой скотиной? Нам самим было жрать нечего». То, в чем наш старик перед нами был грешен, он тяжело искупил. Умер мучительной смертью — в последний день получил ранение в живот [936].
Рётлинг не рассматривает самого себя как часть преступного сообщества. Более того, считает, что «старик перед нами был грешен». Такое построение рассказа, возможно, объясняется тем, что преступления дивизии СС «Гитлерюгенд» чаще всего совершали как раз не 17-летние простые солдаты, а старослужащие унтер-офицеры и офицеры. Рассказы эсэсовца Рётлинга — не единственное свидетельство преступлений дивизии СС «Гитлерюгенд» в Нормандии. Очевидно, она и в войсках СС заслужила славу не только особенно храброй, но и особенно жестокой.