Формальные обязательства решающим образом определяют жизнь и деятельность военнослужащих, как не в последнюю очередь видно из показаний дезертиров даже в последние дни войны. С социальными обязательствами то же самое: для фронтовых солдат группы товарищей и начальники являются социальными единицами, которым они почти исключительно чувствуют себя обязанными. То, что они могут быть обязаны подругам, женам или родителям, то, что они переживают и делают — напротив, почти не играет никакой роли. Социальный ближний мир — это то, что принуждает солдата к определенным действиям. Абстрактные понятия, вроде «мирового еврейского заговора», «большевистских недочеловеков», а также «национал-социалистическое народное сообщество», играют для них почти незаметную роль. Эти военнослужащие вовсе не являются «борцами за мировоззрение», скорее, в большинстве своем, они вообще аполитичны.
Личная предрасположенность определенно играет роль в том, как будут рассматриваться, оцениваться и обрабатываться события, но как она будет влиять в каждом отдельном случае, можно увидеть только при изучении отдельных случаев, для которых в этой книге не нашлось места. Первые шаги в этом направлении намекают на вывод, что восприятие у военнослужащих было очень однородным. И это относится даже к генералам, у которых в течение долгого времени пребывания на военной службе действительно выработалась однородность восприятия [964]. Впрочем, различные и даже противоположные оценки войны едва ли оказывали влияние на фактические действия военнослужащих. На войне протестанты вели себя точно так же, как и католики, нацисты — как противники нацизма, пруссаки — как австрийцы [965], люди с высшим образованием — как не имеющие его. В связи с этим фактом подходы с точки зрения целенаправленности для объяснения, например, национал-социалистических преступлений, видятся с еще большим скепсисом, чем это было и без того установлено. Коллективно-биографический подход [966] подводит ближе к мотивационной структуре, но имеет тенденцию к переоценке формативной роли идеологического по сравнению с формативной ролью практического. Это специфическая для групп практика насилия намного больше, чем когнитивное обоснование и упорядочение, обосновывает и делает объяснимыми действия военнослужащих.
С нашей точки зрения, смещение относительных рамок с гражданского состояния в состояние войны является решающим фактором, более важным, чем все мировоззрение, предрасположенность и идеологизация. Они важны лишь для того, что солдаты считали вероятным, справедливым, раздражающим или возмутительным, а не для того, что они делали. Война формирует взаимосвязь событий и действий, в которых люди делают то, что они в других условиях никогда бы не сделали. В связи с этим солдаты убивали евреев, не будучи антисемитами, и «фанатично» защищали свою страну, не будучи национал-социалистами. Будет время прекратить переоценку идеологического; идеологическое может предоставить поводы для войны, но не объяснить, почему солдаты убивают или совершают военные преступления.
Война и действия работников и ремесленников войны банальны, настолько банальны, как поведение людей в гетерономных условиях, то есть происходят всегда на предприятии, в учреждении, в школе или в университете. Вместе с тем эта банальность развязывает самую крайнюю степень насилия в человеческой истории и оставляет за собой более 50 миллионов убитых и во многих отношениях опустошенный на многие десятилетия континент.
Насколько национал- социалистической была война вермахта?
Убийство военнопленных, расстрел мирных жителей, массовые бойни, принудительные работы, разбой, изнасилования, ведение войны техническими средствами и мобилизация общества — все эти стороны Второй мировой войны были не новыми. Новыми были ее размах и качество, превзошедшие все, существовавшее до этого. И новым для современности, прежде всего, был раз-мах насилия, простиравшегося до индустриализованного массового убийства евреев. Впрочем, здесь не идет речь о последующей оценке характера Второй мировой войны. Скорее, речь идет о вопросе, что в современном восприятии и поведении немецкого солдата было специфическим, а какие элементы встречаются и в других войнах XX века.