17.10. Я тут совсем ничего не могу поделать. Он должен быть эвакуирован. Всё. […]
17.46. Хорошо, это вы виноваты, что своих детей привезли в боевую обстановку. 17.48. Да, это так.
Можно видеть, насколько сильно определение: то, что были ранены дети — даже не побочный вред, ни в коем случае — не вина экипажей вертолетов, и уже никакого указания на то, что было что-то неправильно сделано, а только еще одно подтверждение тому, насколько коварны «повстанцы»: они даже берут с собой в бой детей.
Определение противника
Когда, между тем, к отползающему тяжело раненному бортстрелок вертолета воображаемо обращается: «Иди уже сюда, приятель, все, что ты можешь сделать — это поднять свое оружие» — проявляется все тот же модус приведения доказательств: веди себя так, как себя ведет повстанец, тогда мы тебя убьем. Этот модус самостоятельно исполняющегося определения мы уже встречали в наших материалах о борьбе с партизанами: там были, соответственно, па-троны, которые якобы у них нашли, после чего этих людей бесцеремонно расстреляли как «террористов».
Это — общая отличительная черта насилия на войне: поведение тех, кто определен как «противник». Это не имеет ничего общего с предрассудками, стереотипами или «мировоззрениями». По ту сторону обстоятельства, что от «целевых лиц» якобы исходит опасность, безразлично, какими качествами они обладают, — любой соответствующий признак дает достаточно причин для убийства. Во время вьетнамской войны подозревали даже грудных детей в том, что с их помощью прячут гранаты; во время Второй мировой войны в сомнительных случаях дети тоже считались партизанами, в Ираке — «повстанцами».
Историк Бернд Грайнер в своем капитальном труде о динамике насилия во время войны во Вьетнаме приводит ряд примеров выявления противника по самостоятельно установленным признакам. Простейшее определение: люди, которые убегают — враги, поэтому их надо застрелить — в конечном счете своим бегством они сами себя сделали подозреваемыми в том, что они — вьетконговцы [969]. Некоторую сложность представляет приведение «доказательств», что перепроверенные лица являются вьетконговцами — точно так же, как мы встречаем в наших протоколах подслушивания, например, найденный патрон служит доказательством, что речь идет не о гражданском лице, а о том, что вы имеете дело с противником. Эти доказательства иногда лишены всякой логики — так, например, во Вьетнаме уничтожались деревни, в которых до этого хранились патроны советского производства, потому что они предназначались для Вьетконга. 9-я пехотная дивизия армии США убила в общей сложности 10 899 человек, представив всего 748 единиц вооружения, что чисто математически приводит к выводу, что в данном случае на каждых 14 убитых гражданских лиц приходится один вьетконговец. Оправдание в этом случае было таким: «Вьетконговцы были застрелены до того, как удалось собрать их оружие» [970].
Во время вьетнамской войны для американских солдат тяжелую проблему представляло выявление противника, так как Вьетконг вел против американской армии партизанскую войну. Незнание, имеешь ли дело с иррегулярными бойцами или невиновными мирными жителями, предъявляло к американским солдатам высокие требования. Это отсутствие ориентиров в «войне без линии фронта» (Грайнер), асимметричной войне, заменялось в целом вынужденной потребностью именно условиями насилия обеспечить безопасность тех, с кем имеют дело. Именно тогда, когда большинство собственных солдат были убиты не в обычном бою, а в ходе нерегулярных нападений, от взрывов и засад, ориентировка становится условием для собственного выживания. К этому добавляется беспомощность, когда попадают в засады. Ее описывает и один хаупт-фельдфебель Бундесвера, воевавший в Афганистане: «Когда попадаешь в засаду, царит суета. Тогда нам сначала требуется момент для определения: кто и где находится под обстрелом? Это в большинстве случаев чувствуется и еще хорошо выражается. Враг просто всегда в преимуществе, потому что он изучил населенный пункт и все знает… Я всегда радовался, когда мог спешиться. Хотя при этом уходишь из-под защиты транспортного средства, но становишься мелкой целью. И можно снова действовать самому, стрелять, укрываться» [971].
Только в обстановке, когда ясно, кто противник, а кто — нет, можно целенаправленно действовать, то есть восстановить уверенность. 14 фатальным образом как раз насилие является средством, с помощью которого проще, быстрее и однозначнее можно добиться этой уверенности в ориентировании. Насилием устраняются все связанные с этим неопределенности.