Относительные рамки войны
Общество
Превращение 100-тысячного Рейхсвера всего за шесть лет в 2,6-миллионный Вермахт, начавший в 1939 году войну против Польши, было не только актом материального вооружения. Оно сопровождалось укреплением относительных рамок, в которых все, относящееся к военному, во временной и национально-типической сигнатуре имело положительную коннотацию. Государственное и военное руководство придавали большое значение укоренению врожденных военных ценностей в относительных рамках немцев, чтобы и духовно подготовить народ к войне, и сформировать желающее войны «сообщество судьбы». При этом они преследовали общую цель, и им удалось в высокой степени милитаризовать немецкое общество [88]. Военный охват немецкого народа осуществлялся в бесчисленных партийных организациях, прежде всего в Гитлерюгенде, СА, СС, в Имперской службе трудовой повинности, а с 1935 года снова введенной всеобщей воинской обязанностью с небывалым до тех пор размахом. Несомненно, в сентябре 1939 года немцы не торжествовали по по-воду начала войны, как в 1914 году, скорее наоборот. Впрочем, важнее то, что в ходе войны 17 миллионов мужчин без проблем интегрировались в Вермахт и этим уже позволили продолжать борьбу до 1945 года. Успех проникновения желания воевать в немецкое общество, таким образом, заключался скорее не в том, что все мужчины одобряли войну, а в том, что были образованы рамки, в соответствии с которыми они разделяли ценности военных или, по крайней мере, не ставили их под сомнение. На самом деле это может быть объяснено не только массированными пропагандистскими усилиями национал-социалистического руководства и Вермахта. В большей мере этому способствовало произошедшее уже за несколько десятилетий до этого обострение милитаризма, на которое смогли опереться национал-социалисты.
В конечном счете прежде всего природные военные ценности в немецком обществе глубоко укоренили успешные войны за объединение 1864–1871 го-дов, и их разделяли личности, критически относившиеся к государству [89]. Норберт Элиас относит возникновение милитаризованной традиции восприятия и поведения к победам 1866 и 1871 годов, одержанным под руководством традиционных аристократических элит, что привело к отказу от идеалов бюргерского морального канона и к ориентации на канон чести традиционных верхних слоев, и как следствие — к нормативному снижению гуманистических идеалов и представлений о равенстве. «Вопросы чести ранжировали высоко, вопросы морали — низко. Проблема гуманности, идентификации человека человеком исчезли из поля зрения, и, в общем и целом, эти прежние идеалы ста-ли рассматриваться негативно, как слабость социальных слоев, ниже стоящих на социальной лестнице» [90]. Элиас говорит об «изменении образа» в немец-ком бюргерстве, которое произошло во второй половине XIX века, в котором вопросам чести, неравенства людей, способности удовлетворения, нации и на-рода придавалось гораздо больше значения, чем идеалам просвещения и гуманизма. Этот установившийся канон чести охватывал точную «иерархию человеческих отношений», а также «ясный порядок приказов и подчиненности», тогда как бюргерский канон среднего класса «казалось, явно претендовал на обязательность для всех людей, и скрыто подразумевал выражение постулата равенства всех людей» [91].
В новых рамках строгой иерархии общества стремящееся наверх бюргерство вскоре развило радикальный милитаризм, который — в отличие от представлений аристократии, нацеленных на внутриполитическое господство, — предпологал возможно больший потенциал агрессии развивать во вне, чтобы осуществить претензии Германии на мировое господство. Основываясь на социальном дарвинизме, расизме и национализме, правая буржуазия, как и во многих других странах, решительно развивала антиконсервативное представление о радикальной войне народов за существование или гибель [92].
В последнее мирное время перед 1914 годом эти голоса едва можно было различить в общественной дискуссии, и только в ходе Первой мировой войны им удалось окончательно пробиться. Парадигматически это представляет восхождение Эриха Людендорфа [93] в центральные фигуры нового индустриального ведения войны массовыми армиями. Распространение общественных моделей насилия и социального неравенства этим получили дальнейшее развитие, точно так же, как храбрость, сила духа, повиновение, исполнение долга приобрели еще большую ценность. Идеал героической смерти, солдата, обороняющего свою позицию до последнего патрона, по крайней мере, в офицерских кругах получил новый расцвет [94].