В этом коротком описании названы существенные элементы, интересующие нас со следующих сторон: процесс как таковой, который с продолжением «акций в отношении евреев» постоянно совершенствовался, проблемы и трудности, возникавшие во время проведения, требовавшие преодоления и постоянных корректировок и оптимизации, и поведение участников, то есть офицеров, стрелков, жертв, зрителей, причем последние, очевидно, воспринимали происходящее как весьма интересное мероприятие [293]. Как сказано, эта форма массовых убийств является результатом ряда поначалу сравнительно непрофессиональных попыток расстрелять как можно больше людей за как можно более короткое время. Сообщения отдельных команд направлялись высшим чинам СС и полиции, которые затем во время своих регулярных встреч могли обмениваться наиболее эффективными методами [294]. Таким образом, быстро распространялись инновации в работе по убийству и стандартизировалось проведение массовых убийств: раздевание жертв, которое сначала не практиковалось, или выбор наиболее подходящего оружия.
Рассказы солдат, впрочем, не только из сухопутных войск, но и из Люфтваффе и Кригсмарине, вращаются вокруг так называемых «акций против евреев», проходивших с середины 1941 года на оккупированных территориях позади продвигавшегося фронта: систематические расстрелы еврейских мужчин, женщин и детей, жертвами которых пали около 900 000 людей [295].
ГРАФ: На аэродроме Пороподиц (?) пехота рассказывала, что они расстреляли 15 000 евреев. Они согнали всех в одну кучу, стреляли в них из пулеметов и всех положили. Около сотни оставили в живых. Сначала они все вместе должны были выкопать яму. Потом они сотню оставили в живых, а других расстреляли. Затем эти сто должны были стащить всех в яму и закопать, оставив небольшое место. Потом они расстреляли и эту сотню, добавили к тем и закопали [296].
КРАТЦ: Я в Николаеве как-то видел большую колонну грузовиков, подъехали машин тридцать. Кто же в них был? Во всех — голые люди — женщины, дети и мужчины, все вместе — в одной машине. Мы побежали туда, куда они подъехали. Солдаты: «Идите-ка сюда». И тогда я насмотрелся. Большая яма. Сначала они просто поставили их к краю. Они падали сами. Тогда им пришлось много поработать, вытаскивать, потому что ровно не получалось, когда они падали друг на друга. Потом люди должны были спускаться вниз. Один должен был стоять сверху, другой спускался вниз. Ложился внизу, следующий — на него, потом все стало просто сплошной зыбкой массой. Один прижат к другому, как селедки. Этого не забыть. Не хотел бы я быть эсэсовцем. Не только русские комиссары раздавали выстрелы в затылок. Другие тоже. Это отмщается [297].
Унтер-офицер Кратц, бортмеханик бомбардировщика Do-217, который со своей частью, 100-й бомбардировочной эскадрой, в 1942 году воевал на юге Рос-сии, описывает здесь техническую оптимизацию проведения акции массового убийства. Он предметно излагает, что практиковавшаяся сначала форма массового расстрела себя не оправдала, потому что в яме не удавалось разместить достаточно жертв.
Кратц описывает это с таким знанием дела, словно какую-нибудь другую техническую сложность, но в завершение приходит к тому, что в этом отношении здесь все-таки говорится о чем-то особенном, как то, что, по его словам, «отмщается». Рефлексии, вроде этой, часто завершают рассказы о массовом уничтожении.
Многие рассказчики, очевидно, видят большую опасность в том, что пере-ход за рамки обычных военных событий и то, что рассматривается как «нормальное», постоянно совершаемое военное преступление, будет «отмщаться». Массовые расстрелы воплощают, таким образом, все-таки такую меру в пере-ходе границ и отклонения от ожидаемого в самой войне, что солдаты не могут себе представить, что в случае проигранной войны это может остаться без последствий.
Следующий диалог вращается вокруг «акции против евреев» в Вильнюсе, в Литве. Он будет здесь подробно документирован, потому что в этом разговоре собрано много аспектов, которые проясняют, в какой противоречивости, и одновременно насколько спокойно солдаты рассматривали такие события, а также то, что им кажется особенно интересным в разговорах о них. На основании разговора между двумя подводниками, 23-летним механиком-маатом Хельмутом Хартельтом и 21-летним матросом Хорстом Миньё, который во время отбывания имперской трудовой повинности в Литве стал свидетелем преступления, становится ясно, в каких относительных рамках размещается массовое уничтожение.