ПРИБЕ: В Хелме — рассказывал мне отец как-то раз — в Восточной Галиции, на подземном строительстве они тоже сначала работали с евреями. Мой отец ненавидит евреев и всегда был их противником. Как я думаю, это было бы неплохо, но он сказал: «Методы, которые там применялись — дурные». Прежде всего на всех заводах, работавших в Восточной Галиции, была только еврейская рабочая сила, еврейские инженеры и тому подобное. Он говорил, что фольксдойчетам, на Украине, ничего не могли. Еврейские инженеры, они действительно выполняли тяжелую проходку. Там тоже были разные типы. То есть в городе был советник-еврей, который следил за евреями. Отец разговаривал с одним из своих инженеров, и тот ему сказал: «Когда я смотрю на еврея как такового, в их широкой массе, то понимаю, что есть противники евреев». Потом там наступил этот период арестов, туда просто комендант СС прислал моему отцу записку: «Сегодня к полудню выявить столько-то евреев». Тогда мой отец сказал, что ему это было страшно. Они были просто расстреляны. Поступил приказ: «До такого-то времени доложить о таком-то количестве расстрелянных». Начальник из СС — штурмбанфюрер, созвал евреев, где их фактически уже не было, одному еврейскому советнику… (неразборчиво)… послал распоряжение: «Сегодня к 14.30 собрать столько-то фунтов мяса, жира, овощей и так далее». Если собрать не успевали, одного приканчивали. Но и много евреев отравились сами. О, если этот народ снова сядет нам на шею! Ох! [305]
Лейтенант Прибе тоже опасается мести евреев, но это не составляет ядро его аргументации. Обхождение с евреями ему кажется неправильным уже потому, что объявившие сами себя «противниками евреев», как его отец, возмущаются требующимся обхождением с жертвами и страдают от того, что кажется, они должны были сделать евреям. И такие взгляды распространены — уже Ханах Арендт указывал на то, что язык национал-социализма сделал из «получателей приказов» «носителей приказов» — носителей целей, которые сами могут страдать от своего груза [306]. Именно поэтому свидетельством безупречной морали могла считаться критика убийства как раз потому, что одобрялись преследования евреев как таковые. В познаньской речи Генриха Гиммлера как раз в этом смысле шла речь о «трудной задаче» уничтожения и о достижении того, чтобы, убивая, оставаться «порядочным». Такая перспектива предусматривает, что определение справедливости и несправедливости в целом сместились — так что убийство людей в этих относительных рамках морально могло бы считаться «хорошим», так как служило высшему благу «народного сообщества». Убийственная мораль национал-социализма нормативно объединила как личные угрызения совести, так и страдания от трудной задачи убийства. К этому относятся рассказы, в которых абсолютно признаются страдания отдельной жертвы, как это следует из истории Прибе.
ПРИБЕ: При том продвижении русских, когда русские были в Польше, евреи сильно пострадали, тогда тоже русские многих расстреляли. Один старый адвокат рассказывал моему отцу: «Я бы никогда не поверил, что в Германии будет так». Это все вещи, о которых я узнал от моего отца, как СС обыскивали дома; у врачей, которые были там, все отобрали, все драгоценности, даже обручальные кольца не оставили.
— Что у тебя там?
— Обручальное кольцо.
— Снимай, давай сюда, оно тебе не нужно!
А потом еще и такое дерьмо, как безмерный половой инстинкт, который СС не могли укротить даже перед евреями. Теперь Восточная Галиция полностью очищена от евреев. Многие евреи сделали себе документы и продолжают сидеть повсюду в Польше, все вдруг стали арийцами. Когда по утрам они ехали на работу, мы всегда проезжали мимо, когда ехали на склад за бомбами. Тогда они приходили утром — старые мужчины и женщины — все порознь. Приходили эти женщины, все под руку, они тогда должны были петь свои еврейские песни; тогда особенно бросались в глаза безупречно одетые женщины, очень хорошо выглядевшие женщины тоже там были. Можно было бы их назвать «дамы». У нас рассказывали, что их просто загоняли в такой бассейн и пускали воду, а сзади вода стекала снова, и тогда от них ничего не оставалось. У скольких молодых эсэсовцев начались нервные припадки, потому что они этого просто больше не могли делать. Потом там были тоже правильные братья, один из них как-то сказал моему отцу, что не знает, что будет делать, когда все евреи будут мертвы, он так привык их убивать, что ничего другого уже не умеет. Я бы тоже, наверное, не сумел. Я не смог бы. Отожравшихся мужиков я мог бы поставить к стенке, но женщин и детей, и маленьких детей! Дети только закричат, и всё. Это даже очень хорошо, что для этого брали СС, а не Вермахт [307].