— Можно, все можно, Семен Иванович, — шутливо ответил Левшин. — Воровать да бунтовать только нельзя.
На этом и кончился разговор.
А спустя несколько часов фабрика стала. Пробравшиеся в цехи шпики пытались арестовать Семена Ивановича, но рабочие отбили его, а шпиков прогнали.
Ночью старика забрали жандармы. В рабочих квартирах и общежитиях начались повальные обыски. Из Москвы примчался разъяренный Бардыгин и приказал уволить всех «смутьянов и бунтовщиков».
На второй день забастовки рабочие собрались во дворе и потребовали хозяина. Но он не вышел к ним и призвал на помощь полицию. Узнав об этом, рабочие соседней фабрики побросали станки и пошли на выручку к своим товарищам. Городовые отступили, испугавшись огромной, возбужденной толпы. Пристав виновато доложил фабриканту, что полиция не может справиться с забастовщиками.
— Так вызовите войска! — крикнул Бардыгин.
И пристав позвонил командиру полка.
В ротах тотчас же были отменены утренние занятия. Никто не знал, в чем дело. Явился капитан Васильев, и послышалась команда:
— Первый взвод, в ружье! Взводный и отделенные, за патронами!
Солдат построили. Роздали каждому по тридцати боевых патронов.
Васильев вышел перед взводом.
— Ребята! — сказал он. — По приказанию командира полка ваш отряд, под командованием штабс-капитана Блинникова, направляется в город для поддержания порядка. Там злонамеренные элементы осмеливаются бунтовать, выступать против закона. Ведите себя, как подобает русским солдатам.
Карцев шел в полном смятении, тяжелым, мерным шагом, с винтовкой на плече, с подсумком, набитым патронами. В ужасе думал: «Куда иду? Усмирять рабочих? Стрелять в них?.. Нет, нет! Не может этого быть!» Встретился глазами с Петровым. Тот в упор посмотрел на него. Сколько бешенства и муки было в его взгляде!
Блинников, покачиваясь всей своей рыхлой фигурой, шел во главе отряда. Рядом с ним бодро маршировал подпоручик Руткевич. Прохожие смотрели на солдат, не понимая, куда и зачем их ведут. И только вблизи фабрики какая-то молодая женщина в нагольном полушубке вдруг всплеснула руками и побежала вперед: она поняла.
Блинников, остановив отряд, пошел к фабричным воротам. Огромный двор казался черным от забивших его людей. Кто-то произносил речь. К Блинникову поспешил полицейский пристав. Они посовещались. Потом пристав направился во двор. Оттуда донесся его густой бас:
— Пока что добром вас просим: разойдитесь, не нарушайте законного порядка! Не подчинитесь — пеняйте на себя! Даю десять минут и предупреждаю…
Последних его слов нельзя было разобрать: они потонули в гуле и криках рабочих.
Пристав возвратился к Блинникову, вынул часы. Руткевич взялся за рукоятку шашки.
— Спокойствие, подпоручик, — остановил его Блинников. — Без моего приказа… прошу вас…
…Они развернулись фронтом, двинулись вперед, вошли во двор Карцев видел тысячи напряженных глаз, следящих за каждым движением солдат. Решительно шепнул Самохину:
— Если прикажут стрелять — не смей!
— Без тебя знаю!.. Отстань…
Послышался пронзительный голос Руткевича:
— На ру-ку!
Он поднял обнаженный клинок.
Карцев исполнил приказ последним и уже в тот момент, когда перед ним возникло оскаленное лицо Руткевича.
— Равнение на середину, шагом марш!
…Идут ли они или стоят на месте? Кто-то тяжело, со свистом, дышал. Кто-то прижался к Карцеву плечом. Кто-то тихо застонал. Мертвые руки держали винтовку штыком вперед. Мертвые ноги несли вперед тело. В голове нестерпимо гудело. Карцев невольно, на какие-то секунды закрыл глаза. В нем росло странное, нечеловеческое напряжение, готовое прорваться каждый миг.
Столкновения не произошло. Рабочие отступили: сопротивление было бы напрасным. Двор опустел. Опустела и улица возле фабрики. Городовые вывели группу арестованных.
Руткевич смеялся.
Блинников равнодушно молчал…
Отряд вернулся в казармы. Солдаты не разговаривали друг с другом. Отвращение к самому себе мучило Карцева. Вечером он лежал на койке, повернувшись лицом к стене. Хотелось стонать, убежать, спрятаться от самого себя.
До него донеслись голоса. Он прислушался. Щеголь Загибин говорил:
— Прямо скажу — трусливые они, сволочи! Увидели нас и давай тикать, от страха дрожат… Гнусь, а нелюди, ей-ей, гнусь… Жалко, не пришлось выстрелить..
Карцев поднялся, медленно подошел к Загибину и ударил его кулаком в челюсть.