«Не пойду», — решила Рут, когда стрелки домашних часов показали, что до назначенного времени осталось два часа.
Хлопнула входная дверь. Мать выглядела взвинченной и уставшей, влажные от пота прядки прилипли ко лбу. Зачем она в этот раз поехала к отцу в участок в самую жару, Рут не имела представления. Когда Ракель одолевала какая-нибудь идея, она начинала названивать мужу, а если он не брал трубку, вместо того, чтобы оставить голосовое сообщение, ехала в участок. Обычно дочь старалась до этого не доводить, выполняя роль домашнего громоотвода, но сегодня сама Рут слишком нервничала, чтобы разбираться еще и с маминой очередной затеей.
— Пойду, лягу, — Ракель босиком поднялась наверх.
Рут кивнула. На душе было неспокойно — взять и просто так «продинамить», не прийти, казалось ей нечестным. Она еще никогда и ни с кем так не поступала.
Стрелки часов неумолимо ползли вперед, в доме стояла тишина. Руки сами тянулись к телефону, позвонить Пилар, попросить совета. На самом деле, Рут и так знала, что посоветует подруга — забить и забыть. Но совесть была с ней не согласна.
Вздохнув, Рут открыла ноутбук и напечатала:
«Я не приду. Можешь меня не ждать. Извини».
Последнее слово она добавила на автопилоте. Перечитав сообщение несколько раз, Рут стерла «извини», вместо него допечатав:
«Передумала с тобой встречаться во всех смыслах».
На пару мгновений палец завис над кнопкой, а потом решительным кликом Рут отослала сообщение. Вот теперь ее совесть чиста. Она струсила, но по крайней мере, поступила честно.
Домой Фран пришел поздно ночью, в третьем часу. Снова ссориться с Ракель не хотелось до зубовного скрежета, но чутье подсказывало, что скандала не избежать. Слабая надежда оставалась лишь на то, что выпустив пар в беседе с доктором и приняв таблетки, жена уже легла спать.
Свет в доме был погашен, единственная лампа горела у журнального столика в гостинной. А на полу между диваном и журнальным столиком неподвижно лежала Ракель. Разметавшиеся волосы закрывали ей лицо. Фран бросился к жене, втащил ее на диван, похлопал по щекам. Голова Ракель безвольно свесилась ему на плечо. Быстрым взглядом он окинул журнальный столик и похолодел. На столике лежала открытая полупустая упаковка выписанных жене транквилизаторов, стояли пустой стакан и бутылка из-под текилы. Еще одна бутылка, из-под коньяка, валялась под столом.
Сирена скорой, ужас и муки совести на лице разбуженной посреди ночи, плачущей дочери, собственный страх за то, что Рут у него могут отобрать, — все вдруг взметнулось волной безысходности внутри Франа, но он не позволил панике взять верх. Наклонив голову жены, он попытался вызвать у нее рвоту. Ракель закашлялась и пришла в себя.
Обхватив ладонями ее голову, Фран вгляделся в лицо. Расширенные зрачки, опухшие веки, на щеках высохшие дорожки слез. Ракель была пьяна, но, слава богу, нервные реакции были в норме.
— Любимая, нельзя смешивать успокоительное и алкоголь, ты же знаешь. А если бы Рут застала тебя в таком виде…
— Он опять снится мне, Фран. Каждую ночь. Каждую ночь я с ним, а просыпаясь, понимаю, что его нет… — глаза Ракель блестели, снова наполняясь слезами. Фран попытался обнять жену, но ощутил ее сопротивление.
— Я плохая мать, Фран. Не хотела бы я иметь такую мать, как я, — горько усмехнулась Ракель. — Совсем не уделяю внимания дочери, позволяю убийце издеваться над памятью сына, напиваюсь… А ты, Фран? Ты хороший отец? Как считаешь?