Фран мчался как сумасшедший. Ему плевать было на правила дорожного движения, на начальство, на все, кроме главного — семьи. У самого парка навстречу ему пронеслась машина скорой помощи с включенной сиреной. Значит, Кортихо еще жив.
«Ракель, что ты натворила, — стучало в голове. — Только не сейчас. Только не теперь».
Выбравшись из наскоро припаркованного автомобиля, он быстрым шагом подошел к патрульной машине. С заднего сиденья навстречу ему вскочила бледная, в забрызганной кровью футболке Рут. Он прижал к себе дочь, обегая наметанным взглядом место происшествия. Пятна крови на тротуарной плитке у скамейки. Молодой стажер, при виде шефа отложивший недозаполненный протокол. Ракель в наручниках на переднем сиденье патрульной машины с открытой дверцей.
— Вас кто-нибудь видел? — спросил Фран у дочери, перед тем как шагнуть вперед, к жене и стажеру.
— Н... не знаю, — заикаясь ответила Рут.
— Сними наручники, — приказал Фран на правах старшего по званию. Молодой полицейский без возражений помог Ракель выбраться из машины и начал расстегивать замок. Может ли этот парень, прикомандированный к ним в участок пару недель назад, представлять ту же контору, что и Морей? А если нет, то удастся ли уговорить его изменить протокол и показания? Попытаться в любом случае необходимо — на кону будущее семьи. Если и он сам, и Ракель загремят в тюрьму, Рут останется совсем одна.
— Дай мне пистолет, — обратился Фран к стажеру, и увидев, как тот потянулся к кобуре, уточнил: — Улику.
Нужны его отпечатки на орудии преступления и показания свидетелей. Жены, прежде всего. Фран шагнул к ней и взял за плечи, фиксируя внимание на себе и своих словах:
— Любимая, ты не при чем. Стрелял я, это была самооборона.
— Нет, милый, не надо, — рука Ракель, неожиданно твердая, легла на руку мужа. — Это сделала я, и я готова ответить. Ты куда более хороший отец для Рут, чем я — мать. Точнее даже, мы все знаем — я не была ей матерью последние четыре года. Так что сейчас ей нужнее ты.
Фран открыл рот, чтобы возразить, но тут боковым зрением увидел приближающихся Морея с Килесом. Поздно.
Ракель выпрямилась, подставив лицо солнцу и ветру. Глубоко вдохнула воздух.
— Я не жалею о том, что сделала, любимый, — она посмотрела в глаза Франу, провела рукой по его щеке. Ее глаза сверкали живым блеском, страдальческая морщина на лбу разгладилась. — Теперь, наконец, я снова могу дышать. Впервые за эти четыре года.