За краем
Когда тело Альберто обнаружили, сотрудники участка какое-то время не решались сказать Франу. Он почувствовал, что что-то не так по их неловким, скорбным лицам, а потом тогдашний начальник участка, Рамос, взял миссию на себя, начав с традиционного «мне очень жаль».
Фран помнил реакцию Килеса, когда они приехали на пляж — тот плакал, стирая слезы одной рукой, плечи дергались в такт рыданиям. Сам Фран плакать не мог. И не мог заставить себя подойти к укрытому черным целлофаном телу. Чтобы ветер не унес целлофан, по углам его прижали к земле камнями, но края все равно трепало, и они хлопали с неожиданно невыносимым, безысходным звуком.
За годы работы в полиции Фран видел немало трупов, но именно этот, единственный, на который ему все же пришлось посмотреть в морге, на опознании, когда кричавшую, бившуюся в рыданьях и наконец потерявшую сознание Ракель унесли, был самым страшным. Тело почти не пострадало внешне, на чистой и холодной коже виднелись лишь три новых темных пятна, а в остальном — волосы, родинки, очертания — все было таким же, до мелочей знакомым. Но это был не Альберто, а очень похожая на него мраморная копия. Суть исчезла, ушла безвозвратно, не оставив ни улыбки, ни блеска глаз, ни эмоций — ничего из того, что делало сына таким живым и ярким. Фран не мог примириться с этим отсутствием жизни так же, как сейчас не мог принять того факта, что Килес имеет какое-то отношение к случившемуся с Альберто. Не услышь он голос напарника, ни за что бы не поверил, что тот может быть причастен.
Одна часть Франа — человеческая и отцовская — требовала немедленной разборки, требовала припереть Килеса к стенке и выяснить все, до конца. Другая — профессиональная — хотела сама докопаться до мотивов, собрать доказательства и только потом бросить их на стол.
Пока что, из доказательств у Франа были только косвенные улики: видео Альфи с фейсбука, свидетельство Рут о том, как Альфи ей признался, что не совершал убийства, и признание его отца в том, кто оплатил уход следствия по ложному следу. На показания Кортихо, впрочем, особо рассчитывать не стоило. Оба, и отец, и сын, могли легко взять свои слова обратно, и тогда оставались видеозапись и свидетельства самого Франа с дочерью, чего было явно недостаточно.
По дороге в участок Фран припомнил историю с банковскими счетами Килеса. Если тот заплатил двести тысяч евро семье Кортихо из собственных денег, это было тратой не менее значительной, чем вложения в неудавшийся бизнес Хоты или оплата ущерба владельцу разбитой им машины. Здесь и надо копать. Но гадливость, поднимавшаяся в душе, вступала в противоречие с импульсом к такому копанию, а совесть нашептывала, что надо дать другу шанс объясниться начистоту.
В участке, пока Морей раздавал указания на утренней планерке, Фран несколько раз успел поймать на себе цепкий взгляд Килеса, который тот, впрочем, отводил, стоило Франу повернуть голову в его сторону.
— Кортихо утром уехали на полуостров. А перед этим накатали заявление, что ты пытаешься оказывать на них давление, — проинформировал Хаким.
— Твою ж мать! — выругался Фран. — Папаша, ссыкло, испугался, что в этот раз сядет сам и лишится любимой тачки. Можешь отследить, куда?
— Тачку они прихватили с собой, где-нибудь да отсветится. И потом, показаний Альфи так и не дал, так что искать его будем не только мы, но и прокуратура.
Килес избегал его, но при этом старался держать в поле зрения. Не слишком явно, но он все время был где-то поблизости и при этом постоянно разговаривал с кем-нибудь другим, просматривал бумаги, звонил. Фран слишком много лет проработал с Килесом бок о бок, чтобы не знать характерных реакций тела напарника, и теперь видел, что тот боится его. Опасается и чувствует вину. Осознание этого было настолько некомфортным, что Фран не выдержал.
— Пойдем, поговорим.
Килес обреченно вздохнул и тяжело сдвинулся с места.
Пошли они, как всегда, в подсобку. Там Килес завозился у шкафчика, словно ребенок, медлительностью откладывающий неизбежность серьезного разговора.
— Тебе не кажется, что семнадцать лет службы и дружбы стоят того, чтобы сказать мне все в глаза? — спросил наконец Фран.
Напарник повернулся и посмотрел на него затравленным, отчаянным взглядом.
— Ты же знаешь, что я уже не остановлюсь, пока все не выясню. Рассказывай.
Килес судорожно, с подсвистом вздохнул. Ему понадобилось еще несколько таких вздохов, чтобы начать говорить.
— Хота разбудил меня той ночью. Он весь трясся, его рвало, руки были ледяные. Сказал, они обдолбались какими-то таблетками, у стадиона купили с рук. Альберто не захотел с ними идти продолжать после концерта, таблетки глотать тоже не стал. Когда Хоту с Марией «вштырило», Хота начал звонить ему и просить вернуться. Альберто вернулся, они сидели на пляже… Это вышло случайно. Он хвастался смартфоном, который вы ему подарили, а Хота сказал, что у него есть вещь покруче и достал пистолет. Не знал, что пистолет заряженный, да и обдолбанный был. В шутку прицелился и выстрелил… — Килес отвернулся, голос и плечи задрожали.
— То есть стрелял Хота?!
С этим вопросом из Франа будто вышел весь воздух. Он не мог вместить это в себя… Альберто и Хота, неразлучные с трехлетнего возраста, вместе ходившие на горшок, в песочницу, в школу, на спортивные занятия, на свидания…
— Хота обдолбался и выстрелил в Альберто, думая, что пистолет не заряжен?!
Четыре года назад смерть сына от руки грабителя-подростка казалась Франу вопиющей, несправедливой в своей жестокости случайностью. Но то, что он слышал сейчас… было безумной и беспощадной бессмыслицей.
Килес кивнул, не поворачиваясь, закрыв лицо руками.
— Откуда он взял пистолет?
— У меня в тайнике дома, я не успел отдать перекупщику. Полез за деньгами, он иногда оттуда таскал без спроса…
— Дальше, — потребовал Фран продолжения, чувствуя, как ком в горле запирает едкую горечь во рту.
— Хота сказал, что забрал телефон, чтобы подумали, что это грабители. И пистолет… он все выкинул в мусорный бак…
— На телефоне и пистолете были отпечатки Альфи. Он, что, из бака их выковырял?
— Нет, это… я. Поехал ночью и выковырял. Я… я хотел как лучше… Он же мой сын… единственный… Я не хотел испортить ему жизнь в самом начале.
— Ну да, и нашел пацана на два года младше, — вскипая, усмехнулся Фран.
— Нет! Я договаривался с его отцом, я понятия не имел, что…
— А когда понятие появилось, решил все же промолчать.
Килес осекся на полуслове. Выражение лица напарника подсказало Франу, что он прав.
— А Хота знает, кто за него сел? Что у Альфи за четыре года в тюрьме было пять переломов, два ножевых и сотрясение мозга? Или об этом ты тоже промолчал, чтобы не портить жизнь своему единственному сыночке?
— Не было ни одного дня за эти годы, когда я не жалел, что не сдох раньше, чем это случилось, — Килес сотрясался от рыданий. Смотреть на это было и жалко, и омерзительно.
— Ну и сдох бы, раз такой совестливый! — заорал Фран, давая волю распирающим его боли и гневу. — Сука ты, Килес! Он приходил в мой дом все это время! Смотрел на фотографии Альберто, смотрел, как убивается Ракель, жрал мою еду, пил мое вино, смотрел мне в глаза! Все вы! Жрали, пили и врали! Блядь! Да блядь же!!! Как вообще можно так?!
Фран несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, избегая смотреть на Килеса.
— Больше не подходите ко мне. К моей жене и моей дочери. На пушечный выстрел не приближайтесь.