— Я попытаюсь добиться, чтобы вам разрешили встретиться в другом месте. Но это, скорее всего, будет возможно только после суда.
— Я потерплю.
Ракель протянула руку и положила ее поверх руки мужа.
— Фран, я люблю тебя. И скажи Рут, что я очень люблю ее.
— Скажу.
— Мы еще есть, Фран? Мы с тобой. В твоем сердце?
Фран знал, что, если жена решилась задать этот вопрос, она морально приготовилась услышать любой ответ, каким бы он ни был, но все же ответил лишь:
— Давай, поговорим о нас позже.
— Как она, доктор? — Следующий визит Фран нанес психотерапевту, назначенному системой правосудия для наблюдения за Ракель.
— Я вижу динамику, и хорошую. Ваша супруга сейчас осознает, насколько разрушительными были ее действия, как в отношении пострадавшего, так и в отношении будущего вашей семьи.
Доктор Флорес нравилась Франу куда больше доктора Мауринью, доверять мнению которого после случившегося он перестал окончательно.
— Позволяет ли эта динамика… Дело в том, что она стреляла не в того, кто виноват в смерти нашего сына. Это обнаружилось уже после, и я хотел бы узнать ваше мнение: можно ли рассказать об этом Ракель?
— Это обнаружилось в ходе повторного разбирательства? — нахмурилась доктор. — К делу пока не приобщали документов…
— Я провел свое собственное разбирательство, — Фран вкратце пересказал, что стало его результатом.
— Нет, — после затянувшегося раздумья покачала головой доктор Флорес. — Достигнутый результат слишком неустойчив, его необходимо закрепить. Если вы не планируете вновь официально открывать дело, вашей супруге лучше не знать об этом. Она уже почти смирилась с утратой, а такое признание чревато ретравматизацией.
— Хорошо, я понял.
— Потери иногда объединяют супругов, но чаще происходит наоборот. Ваш случай как раз второй. Каждый замкнулся в своем горе, вы так и не оплакали сына вместе, и это отдалило вас друг от друга. Мой совет — сходите с ней на кладбище. Или в церковь, если администрация тюрьмы не позволит ей навестить могилу. Оплачьте свою потерю, отгорюйте. Обязательно вдвоем.
— Я понял, доктор, спасибо.
Хакима определили на дежурство в припортовую зону, отлавливать проституток и нелегалов прямо с утра, пока остальные сотрудники участка прочесывали район в поисках террористов. «Побоялись, что предупрежу или отпущу», — стиснув зубы, подумал он. Приглядывать за ним в пару поставили Килеса. На том со вчерашнего дня лица не было, да и судя по мятой одежде, ночь он провел в участке. Спрашивать, что случилось, Хаким не стал, подозревая, впрочем, что на этот раз дело не столько в неприятностях с сыном или ссорах с женой, сколько в размолвке с Франом. Фран теперь избегал их обоих. Потому, что они все под подозрением? Или из-за ссоры между ним и Килесом, о причинах которой Хаким не имел представления?
Мати проигнорировала его утром в участке. Не успела подойти, наверное. В графике дежурств вчера их развели, она отдежурила ночь с этим тупым стажером, а ему досталось утро в обществе разозленных портовых проституток.
Пойманные на рабочем месте нелегально мигрировавшие из центральной Африки жрицы любви вели себя напористо и вызывающе. Предлагали деньги, минет, «бутерброд», грязно ругались и тут же причитали, призывая пожалеть их и их детей. У полицейской машины, на капоте которой Хаким пытался оформить протокол задержания, стоял привычный в таких случаях гвалт. Другое дело, что в отличие от обычной ситуации, когда они с Франом и Килесом старались избежать бессмысленного конфликта и задержаний, вместо этого направляя дам на осмотр к врачу — такому же нелегалу, как они, сейчас Хакиму требовалось проявить служебное рвение и делать все по регламенту. Он чувствовал себя идиотом, и от этого раздражался еще больше.
— У вас что, разнарядка? — спросил подошедший сутенер.
— Типа того.
— Сколько тебе надо?
— Троих, — Хаким посчитал, что это оптимальная цифра, доказывающая, что они с Килесом действительно работали, а не балду пинали, и в то же время не вызывающая лишних неудобств у обеих сторон. Тут он, впрочем, ошибся. Гвалт вспыхнул с новой силой, только теперь по поводу того, кому отправляться в участок, и в эпицентре этого гвалта оказался уже сутенер. Хаким отодвинулся к краю шумной группы путан и увидел Килеса, который отошел от них намного раньше и теперь сидел на переднем пассажирском сидении с раскрытой дверцей. Пятна пота расплывались у того по всей форменной рубашке и каплями стекали с лысины.