Прошло два года. Весть о том, что в стойбище Ботчи живет странный русский, который обучает орочей грамоте, учит строить красивые, прочные жилища, в которых зимой тепло так же, как летом, помогает бороться с болезнями, облетела тайгу. В Ботчи потянулся лесной народ, чтобы своими глазами увидеть доброго духа, послушать его мудрые слова.
Пришла эта весть и во Владивосток. В устье речки была отправлена шхуна с воинской командой. Все орочи стойбища, заметив высадку стрелков, вместе с Гроссевичем бежали в тайгу. Тогда, по всем правилам военного искусства, была применена хитрость: шхуна развела пары, сделав вид, что уходит, а за ближайшим мысом, скрывшим ее от орочонских наблюдателей, был высажен отряд стрелков.
На следующий день разведчики донесли о возвращении ботчинских орочей. Рано утром, когда стойбище спало, последовала атака. Гроссевич, а вместе с ним еще двое орочей, которые оказали наиболее яростное сопротивление, защищая Надатху, были взяты.
Началось следствие. Судьи, потрясенные признанием Гроссевича о своем добровольном решении поселиться среди орочей, были растеряны. Дело принимало слишком сложный оборот для местных чиновников, чтобы они могли его решить на месте.
Гроссевича отправили в Иркутск.
Следствие тянулось долго. Высшие судебные чины не могли попять, что заставило подсудимого, русского дворянина, уйти от дел, обещавших быструю карьеру, почет, славу, ради богом забытых туземцев. Это не укладывалось в голове. Это, в конце концов, оскорбляло честь и достоинство петербургских «великороссов».
Наконец последовало решение, которое и не могло быть иным, — обычный прием, используемый великосветской фемидой во все времена, когда нужно унизить, покрыть позором человека, выламывающегося из традиционных, вылощенных, взлелеянных сословных норм и обычаев. Гроссевича широковещательно объявили душевнобольным и поместили в Николаевский военный госпиталь. Это спасло его от тюрьмы. В Петербурге были готовы пойти даже на это, лишь бы не возбуждать и без того охваченную брожением — предвестником грядущих революционных преобразований — русскую интеллигенцию.
Только через год Гроссевич вышел из госпиталя, лишенный чинов и дворянского достоинства.
Первым пароходом, отправлявшимся на Дальний Восток, он прибыл во Владивосток. На шхуне Гека «Сторож» он вышел туда, где прошла его молодость.
Вот и знакомый берег Ботчи. Стойбище.
Но почему так тихо? Только кричат обеспокоенные вороны, да вдалеке мелькнул красный лисий хвост.
Стойбище было мертво. Кругам трупы. В юртах и рядом. Неизвестная, быстрая болезнь, чего так всегда боялись его братья, совсем недавно промчалась по тайге, только на секунду задержавшись там, где было Ботчи…