Смысл его слов почти не доходил до Иоганна. Его душили отвращение и страх. Ему были омерзительны эти старики, живущие воспоминаниями о своих зверствах, снедаемые горечью поражения и ненавистью к тем, кто нанес им поражение. Вместе с тем он испытывал страх: вдруг они догадаются, что среди них чужой?
Старик посмотрел на часы.
– Генерал вот-вот приедет, и надо приготовиться к встрече. Как удачно, что ты пришел именно сегодня. Ты увидишь наше и свое будущее.
Он хлопнул в ладоши, и гостиная превратилась в конференц-зал с рядами стульев. На возвышении появилась трибуна, задрапированная фашистским флагом, в центре которого выделялась черная свастика, освещенная лучом скрытого прожектора.
– Я должен встретить нашего гостя, поэтому оставляю тебя на попечении Адольфа. Тебе полезно познакомиться с нашими австралийскими друзьями. Они могут оказать тебе большую помощь.
Он представил Иоганну молодого широкоплечего красавца в рубахе цвета хаки, бриджах и высоких сапогах. Пряжку его пояса украшал череп со скрещенными костями, на руке – повязка со свастикой. Он щелкнул каблуками и лихо вскинул руку.
– Мы называем его Адольфом, – объяснил старик. – А ты тут, по понятным причинам, будешь Генрихом – в честь другого великого человека, погибшего в Нюрнберге. Наши имена ты узнаешь, когда принесешь присягу. Ты познакомился с самым выдающимся лидером национал-социалистической партии Австралии, – добавил старик, оставляя их вдвоем. Его ссохшаяся, сгорбленная фигура скрылась за дверью.
– Я не лидер, – процедил сквозь зубы Адольф. – Наш лидер в тюрьме. Я его замещаю. Я командир штурмовых отрядов и руководитель партии на юге. Там у нас две тысячи членов, все они прекрасные стрелки.
Громкоговорители над трибуной загремели «Хорст Вессель»[24].
Распахнулись двойные двери, и в зал, печатая шаг, вошли четыре молодых человека, держа вымпелы со свастикой. Они встали навытяжку перед трибуной, и луч прожектора осветил их коричневую форму, начищенные до блеска сапоги и красные нарукавные повязки со свастикой.
Иоганн не верил своим глазам. Но, может быть, это шутка, отвратительная глупая шутка?
– Они встречали его в аэропорте, – шепнул Адольф. – Молодцы, а! Вот и русский белый генерал.
В зал вошел грузный мужчина в богато расшитом мундире, который, словно вторая кожа, плотно облегал его тучное тело. За ним, печатая шаг, шли еще молодцы с вымпелами. Они замерли, задрав подбородки, а грузный человек поднялся на трибуну. Музыка смолкла. Став лицом к портрету, он вскинул руку и рявкнул, как на параде:
– Хайль Гитлер!
В ответ раздался оглушительный рев, от которого закачались люстры:
– Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!
«Они все тут сумасшедшие, – сказал себе Иоганн, – в этом нет никакого сомнения».
Он попытался разобраться в хаосе мыслей, и на мгновенье его охватил ужас: а вдруг он чем-то невольно выдал себя? Нет, дядя Карл не знает о том, что здесь творится. Он сохранил какие-то наивные иллюзии о прошлом – ведь человек, который участвовал в заговоре против Гитлера, не может быть членом такой банды. А эти люди опасны, они втянут его в какую-нибудь неприятную историю.
Под гром аплодисментов генерал военным шагом подошел к краю возвышения и с дрожью в голосе произнес:
– Братья по оружию!
Раздался взрыв аплодисментов, и генерал подождал, пока шум не затих.
– Братья, – повторил он по-немецки, но с сильным акцентом, – я привез вам привет от всех участников мирового крестового похода против большевизма, которым я имею честь руководить.
Он снова подождал, пока не смолкли восторженные возгласы.
– Приветствую вас, как боевых соратников, поднявших четверть века назад в различных странах мира священное знамя свастики во имя общего святого дела, во имя победы нацизма, и славы нашего фюрера, величайшего человека истории.
Все, как один, встали, и стены дрогнули от возгласа «Хайль Гитлер!». Когда все успокоилось, оратор продолжал:
– Я знаю вас как доблестных борцов, которые бросили вызов своим правительствам, как и я когда-то бросил вызов темным силам большевизма в моей стране и вступил в армию великой Германии. Я говорю вам об этом, ибо хочу, чтобы вы знали, что я также изведал горечь изгнания, и я приветствую вас не только как моих боевых соратников, давших клятву искоренить большевизм во всех уголках земного шара, но и как товарищей по несчастью, обреченных влачить свои дни в изгнании на чужбине. Кто мог подумать в том году, когда мы, славянские сторонники Гитлера, начали крестовый поход против большевизма, что двадцать лет спустя я должен буду сообщить вам, верным сторонникам идеи пангерманизма, что мы в настоящее время не в силах справиться с коммунистическими силами в Европе?