— Надо же, — сказал я.
— Я этот инструмент не выносил из цеха… Я тебе тогда правду сказал.
— Где же он?
— Ты думаешь, Биндо мелкий жулик? И этот…
— Красивенький, — подсказал я.
— И Дима тоже думает. Не надо мне их инструмента…
— Куда ты его спрятал?
— У начальника в шкафу… Под трубками с чертежами. Помнишь, меня обрабатывали? Так ты сидел рядом с этим шкафом.
— Дал бы тебе в рожу, да вот о чью-то башку палец вывихнул, — сказал я.
— Ты дерни за палец, — посоветовал Володька.
— Как теперь эту кашу расхлебать?
— Расколюсь завтра перед начальником — и баста!
— Обрадуй, — сказал я.
— Диме не говори, — попросил Биндо. — Он какой-то чудной. Все близко к сердцу принимает.
— Ты, брат, чудней, — сказал я.
— Скучно мне, — сказал Володька. — Понимаешь, вот здесь пусто, — он похлопал себя по груди кулаком. — Эх, да ничего ты не понимаешь! Вот я на свободе, а бывает еще тошнее, чем в тюрьме… Почему это?
— Теперь ты меня не поймешь, — сказал я. — Скучно тебе, потому что примитивно живешь, как одноклеточное существо. Микроб. Работа, выпивка, танцплощадка. Ты не танцуешь, тебе наплевать на танцы. Тебе нравится, что вокруг вьется эта шпана… Семеро на одного! Мы, помнится, так не дрались… Ты не дурак и отлично понимаешь, что не нужно тебе все это. Понимать-то понимаешь, а вот отойти от керосина, шпаны, старых привычек не хочется… И не вали на тюрьму. Не ты один сидел. Бывает, после нее умнеют, а бывает — не могут расстаться с ней, с тюрьмой… Тянет назад…
— Слышал я эти речухи, — сказал Володька. — Не такие, как ты, краснобаи толкали их там. На словах-то оно все гладко…
— Переходи в наш цех? — сказал я.
Биндо удивленно уставился на меня.
— В ваш?
— Поменяемся: я в механический, а ты — в арматурный.
— В одном цехе со мной не хочешь работать? — усмехнулся Володька.
— Не в этом дело, — сказал я. — Хочешь, я поговорю, чтобы перевели к нам?
— А ты в механический?
— Я пошутил. Никуда я не уйду из арматурного.
— Согласен, — помолчав, сказал Биндо.
— Но предупреждаю… — начал было я, но Володька перебил:
— Не нужно меня перевоспитывать. Меня уже столько раз перевоспитывали… И не такие молокососы, как ты, понял? Большие начальники перевоспитывали. Ты вкалывай сам по себе, а я сам по себе. И не надо меня никуда переводить, понял? Мне, может, противно на твою рожу смотреть, понял?
— А ну тебя… — сказал я и зашагал домой. Заныло чуть выше виска. Сгоряча не почувствовал, а теперь только успевай считать синяки.
— Не говори, Ястреб, ничего Диме, — сказал Володька вслед.
Я не ответил. Уже у самого дома оглянулся: в ночи под большим деревом белела рубаха Володьки Биндо.
Утром постучали в окно. Мы с Сашкой только что встали. Незнакомый мальчишка в огромной белой кепке положил на подоконник часы, сказав: «Ваши часики…» — и исчез.
— Вот времена пошли, — удивился Шуруп. — Ничего потерять нельзя — тут же найдут и возвратят по местожительству…
— Да, хорошие времена, — сказал я.
Сашка, растирая волосатую грудь полотенцем, пристально разглядывал мое лицо.
— Чего это у тебя на скуле? Подрался?
— Вот еще выдумал, — сказал я, надевая чистую рубаху.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Читал статью Тихомирова? — спросил Карцев.
Мы только что пообедали и сидели в заводском сквере под высоким тополем.
Слышно было, как в красном уголке стучали в бильярд. Иногда тяжелый металлический шар падал на деревянный пол, и это почему-то вызывало громкий смех.
Статью я читал. Вениамин написал в заводскую многотиражку о том, что наш арматурный цех усиленно готовится к ремонту новой техники — тепловозов. Рабочие проходят переподготовку без отрыва от производства. Дальше сказано, что завод скоро будет реконструироваться. И это ни в какой мере не должно отразиться на производственном плане. Проект пока уточняется, дорабатывается… Чей проект — Венька скромно умолчал. В пример другим была поставлена наша бригада. Сказано несколько хороших слов об Алексее Карцеве, конечно, о Диме. Свою фамилию я, разумеется, и искать не стал…