— Много там еще этой заразы? — спросил чемпион города по шахматам.
— Завтра сев, — сказал я.
Ребята повеселели. Им до чертиков надоело возиться с суперфосфатом. Зерно — другое дело. Зерно не лезет в нос, не щиплет глаза.
— Сергей Сергеевич сказал, на днях будем картошку сажать, — сообщил Малыш, затягиваясь до слез папиросой, которая торчала у него изо рта как белая камышина.
— Сергей Сергеевич… А кто это? — равнодушно спросил я, глядя на поле.
— Наш доцент, — сказал Крепыш.
— Что-то не видно его здесь… Наверное, все больше с девчонками?
— Они сами за ним бегают, — сказал Малыш.
— Он ведь седой.
— Дорогой мой, — снисходительно заметил Долговязый, — теперь девушки умные пошли… Какой прок им крутить любовь с нами? В ресторан не пригласишь: у бедного студента грош в кармане — вошь на аркане. А доцент — кандидат наук, у него одна зарплата триста рублей. Вот и липнут наши девочки к разным солидным дядям.
— Ты имеешь в виду свою Нельку? — спросил Крепыш.
— С Нелькой у нас все покончено, — сказал Долговязый.
— Она выходит замуж за директора мясокомбината, — пояснил мне Малыш.
— За колбасника, — презрительно сказал Долговязый.
— А Оля Мороз… Что у нее с доцентом? — спросил я.
— Все они одинаковые, — сказал Долговязый.
— Сравнил Олю и Нельку! — сказал Крепыш. — Твоя Нелька…
— Она не моя — запомни! — повысил голос Долговязый.
— И давно Оля с доцентом? — спросил я.
— Если хочешь знать, я сам порвал с Нелькой, — завелся Долговязый. — Еще до того, как она познакомилась с колбасником…
— Оля с доцентом! — усмехнулся Крепыш. — Оля ни с кем.
— Он за ней целый год потихоньку ухлестывал, — пояснил Малыш.
— Ты лучше помалкивай, теленок, — оборвал Крепыш.
— А что, неправда? — спросил Малыш.
— Кстати, Нелька приходила ко мне, — сказал Долговязый. — Если бы я захотел, она бросила бы этого колбасника.
— Я видел его — симпатичный парень, — сказал Малыш. — Год назад закончил финансово-экономический.
Мне надоело слушать их перепалку, я придавил каблуком окурок и полез в кабину.
В деревне, посредине дороги, стоял курчавый мальчишка лет шести и целился в меня из рогатки. Я остановился и крикнул:
— Ну-ну, не балуй!
Мальчишка рукавом вытер нос и, не опуская рогатку, спросил:
— Прокатишь?
— Как звать-то?
— Прокатишь, говорю? — спросил мальчишка и снова прицелился.
— Сдаюсь, — сказал я и распахнул дверцу.
Мальчишка был в ситцевой рубахе и разодранных на коленях штанах. Он подошел поближе, босой ногой постучал по скату, потом, сложив ладонь дощечкой, протянул.
— Я понарошке, — сказал он. — Не стал бы в тебя пулять, что я, дурак? Меня и так все катают…
Мальчишку звали Гришей. Как только машина тронулась, он с ходу стал выкладывать все новости: вчера лисица утащила у соседки с гнезда наседку, бригадир Сидоров поругался с женой и ушел спать в хлев. Овцы ему все лицо облизали. Вьетнамцы сбили пять американских самолетов. И скоро у Гриши будет младший брат — утром мамку в больницу увезли.
Навстречу нам попались доярки. Среди них я увидел Настю. Покачиваясь, она несла обвязанный платком подойник на сгибе локтя.
— Хорошая девка Настя? — спросил я.
— Девка как девка, — ответил Гриша. — А ты на нее не заглядывайся, не то Длинный холку намылит.
— Я тоже длинный, — сказал я.
— Он длиннее… Как даст, так с копыт долой.
— Серьезный у вас народ, — сказал я.
— В прошлом году к тете Мане сын приезжал из города, так Настя ему за что-то всю харю расцарапала.
— Ай да Настя!
— Она и тебе может.
— Мне-то за что?
— Мало ли за что, — сказал Гриша.
Сделав еще несколько рейсов с веселым парнишкой Гришей, я захватил с поля студенток, и мы вернулись в Крякушино. Гриша что-то рассказывал про глухую старуху, которая умеет заговорами бородавки выводить, но я не слушал. Там, в кузове, Оля… Сегодня приглашу ее погулять. Хорошо бы лодку раздобыть и поплавать по озеру.
Я поставил машину возле правления. На бревнах, умытые, в чистых рубахах, сидели наши ребята. Шуруп в центре. В руках гитара. При виде студенток глаза у парней заиграли. Биндо, принаряженный, причесанный, рядом Зайцев. Ишь как спелись!
Девушки отправились по своим квартирам. Им нужно умыться и тоже переодеться.